|
В общем, конечно же – дыбом волоса: если видеть разом два «лика» – Аполлона и Диониса. Конечно же: «…бесы разны, точно листья в ноябре»! (Я уже почти понимаю, почему: «двух бесов»…) Но так жить нельзя, и потому, действительно, надо было «облечься умственно рясою чернеца…». Но – легко сказать! Совсем не обязательно читать Ницше: и так ясно… Чаадаев был не глупей Ницше и точно так же умен, как Пушкин. Я прочитала такое его письмо! – ну, как нарочно написал к этим «двум бесам», хотя там ни звука о Дионисе… Только в России умели так презирать собственную гениальность, как эти трое: Пушкин – Чаадаев – Гоголь. Я думаю, стихотворение «Памятник» написано из приличия, а не из нужды. Это – дамское занятие: писать «памятники»…) Блок – это «болтливый» Пушкин. Но мы не можем его не любить, и должны даже – все «нежней и суеверней», п. ч. мука его сравнима лишь с гоголевской, т. е. – запредельна, и мы не можем себе даже представить ее, как бы мы его ни любили. (Ходасевича мы любить не должны: ни в коем случае.) Очень хорошо, что ангольский тип[93] (он же: «деловитая парижанка») гуляет… Он приедет как раз к шапошному разбору, к театральному разъезду!.. Я очень отдыхаю – мыслями и душой, мне легче жить, когда его нет. (П. ч. «быть спокойной» – мне очень трудно бывает; хуже: я заболеваю почти всегда – «после дружеской встречи».) Ведь он бы сейчас мне все испортил – каждую мысль постарался бы вытравить, изуродовать. А так – я совсем беспризорно могу работать и, во всяком случае, что хочу – то думаю (и – про что хочу)! Дело в том, что Блок-Вальсингам – это еще ничего не сказать почти, и пока я не разобралась в самом гимне, грош мне цена была… Теперь надо всех «бесов» выстроить по ранжиру: мол, «на первый-второй – рассчитайсь!» А также: сказать, что «Маленькие трагедии» есть 4 акта единой трагедии Большой, и Вальсингам – «светлая» (бело-черная) каденция в ней: причинность Вальсингама – самого акта 4-го причинность… «Светлая» (черно-белая) фигура Блока чтоб возникла средь «бурунов» Чумы, «разъяренного океана»… Все это, Стасик, конечно, секрет: Пушкина или Блока читать можно только «по секрету», в самых что ни на есть лопухах, репьях «народной тропы», в пыльном, заросшем тайными травами кювете ее… Если Вы думаете, что я понимаю, в чем соль гордости (долженствующей быть?) – насчет «донского происхождения», то на самом деле я совсем этого не понимаю! Наконец, этот дед-казак в бумаге 909-го года прописан «народным учителем», а потом он еще успел стать инспектором гимназий в этом Войске Донском[94]. — 259 —
|