|
Знаете, Дионис – единственный из богов, кто ходил в маске? Он очень забавный тип; и у меня о нем осталось, видно, с тех пор дремотное воспоминание. К тому ж в непотребном отрочестве я читала неприличествующий роман (чей ?..) начала века – то ли «Дары Диониса», то ли (скорее): «Гнев Диониса»[92]. Он был бульварный; дамская бульварная литература (каков жанр?!) – п. ч., кажется, написала – дама. Но там обложки не было, а спросить было нельзя: все уже умирали. Но – «лживый, лживый» – это может быть только Дионис. По крайней мере, я могу написать: А ЧТО ЕСЛИ – это как раз Дионис?.. Хотя я сегодня и вовсе уверена: он, голубчик… (Но даже детям ясно, что это – не Венера!) К тому ж: очень нужен Ницше. В том доме, который вымер, я читала; о трагедии (Ницше) и даже «Воспоминания о Ницше» одного филолога классического, который учился с Ницше. (И потому, когда мне попался «Доктор Фаустус», я увидела: Т. Манн пользовался этими воспоминаниями!) Но я же тогда ничего еще не соображала. Потом пришлось продать библиотеку мне – ту. А вот теперь бы – эти книги. (Ницше!) Обязательная – будет цитата – к «Вальсингаму»: Закружились бесы разны, Точно листья в ноябре. Осталось додумать: а почему вообще Пушкин сказал: «двух бесов»? Как он это уравнял: Аполлон – Мефистофель («Мне скучно, бес!») – «бесы разны» («Бесы»)… Т. е. от мифологии (уже выясненной, кажется, и без Тахо-Годи: только записать надо) перейти к «демонологии» Пушкина. (Но, конечно, без «декадентства» в этом!) Боюсь, работа мне скоро станет не столько трудна, сколько скучна («Вся тварь разумная скучает»!), п. ч. скоро получится уже не: «ОБРАЗ БЛОКА В ТВОРЧЕСТВЕ ПУШКИНА», а: «Наглый образ Блока в тв-ве Пушкина». Т. е. назойливое, «мистическое» ЕДИНСТВО КУЛЬТУРЫ. (Очень важно, что тот гулял в маске). Пушкин близко подошел к сомнению в искусстве. Но он был человек очень светский – и поэтому умер, вместо того чтобы прилюдно, как Л. Н. Толстой, «сжигать все то, чему поклонялся» – проклинать искусство… К тому ж уже явился Гоголь, и было совершенно ясно, что русская печка для сожигания рукописей уже топится на славу. Вообще ж, это прелесть – не занятие: написал – сжег!.. И опять – сначала… Но П-н, конечно, вгляделся в бандитскую рожу Аполлона – с тихим ужасом, п. ч. Аполлон выезжает иногда на серых волках, а не лебедях, и у него есть «музыкальная» привычка – убить, но всегда отводить очи золотые от трупа: он не глядит на убитого, этот «белоподкладочник»! Главное же, искусство в России, – думал, м. б., Пушкин, – мало чем отличается в свойствах своих от «русского бунта»… — 258 —
|