|
Когда же я дошел до биографии Ирины Прохоровой – главного редактора «Нового литературного обозрения», то окончательно впал в недоумение: сведения о ней были напечатаны на английском языке. Даже о немцах рассказывалось на русском, а о нашей Прохоровой на английском. Это обстоятельство заинтересовало меня, и я стал осторожно расспрашивать своих знакомых, кто она такая. Сведения оказались противоречивыми. Кто-то говорил, что Ирина – сестра русского олигарха из империи Потанина, другие утверждали, что не сестра, а жена одного из совладельцев «Норильского никеля»[47]. Как бы то ни было, но когда она шла в ресторан к роскошному шведскому столу, или к уютным креслам в вестибюле с чашечкой кофе в руке, лица и взоры окружающих поворачивались в ее сторону. От нее исходили магнетические запахи дорогой косметики и больших денег. А это бессознательно учитывалось всеми, кто подходил и заговаривал с этой женщиной постбальзаковского возраста, косящей под девочку. Даже породистая внучка графа Алексея Толстого – Татьяна, опуская свои надменно выпученные глаза, с невольным подобострастием склонялась к новорусской Прохоровой своим грузным телом, почтительно протягивая сестре миллиардера свою очередную гениальную рукопись. Важные немецкие профессора, чиновники и писатели с почтением трясли узкую руку Прохоровой, украшенную кольцами и синеватыми жилами, гораздо горячее нежели длань главного редактора «Знамени» Сергея Чупринина, или даже Полины Дашковой, чьи тиражи, как свидетельствовала ее биографическая справка, превышали на тот день 30 миллионов экземпляров. Но миллионы Ирины и Полины были, видимо, разного качества. Руководитель Потсдамской встречи седовласый профессор Вольфганг Айхведе, открывая нашу дискуссию на тему «Литература между властью и маргинализацией», определяя ее ход, повороты, возникающие споры и противоречия, чаще, нежели к кому-либо, обращался к как третейскому судье и главному арбитру к Ирине Прохоровой, и она, потряхивая рыжеватыми кудрями, вещала столпам отечественной демократической словесности о том, что «мышление в рамках национальных культур становится недостаточным» , что «Набоков для русской литературы, как Пушкин, стал нашим всем», что «опыты Набокова и Бродского вывели русскую литературу из интеллектуализированного гетто», а также «кто не знает чужих языков – не знает ничего о своем»… Услышав последнюю ее мысль, я подумал о том, что профессор философии, искусствоведения, теории СМИ в институте дизайна г. Карлсруэ, сотрудник международного исследовательского центра культуроведения г. Вена, сотрудник музея искусств Гарвардского университета в Кембридже, изучавший философию и математику в Ленинградском университете, выехавший из СССР в 1981 году – Борис Гройс, полиглот, свободно трекающий на нескольких европейских языках, знает о русском языке, конечно же, гораздо больше – Есенина, Шолохова, Твардовского, Распутина, Шукшина и прочих «одноязычных»… Именно эту язвительную реплику я хотел ввести в обращение после фразы Прохоровой о языке, но седовласый Вольфганг скользнул равнодушным взглядом по моей поднятой руке, и я понял, что слова мне не дадут, вышел из зала заседания покурить, сел за низенький столик в вестибюле и стал перебирать какую-то прессу. В одной из русскоязычных газет увидел фотографию Прохоровой и панегирик в ее честь, как великому издателю, просветителю и красивой женщине, а чуть ниже ее небольшую речь на какой-то тусовке, которая заканчивалась четверостишием в жанре частушки а ля рюс с хорошим матерным словом в последней строке. Тут-то я окончательно поверил, что она действительно жена либо сестра российского олигарха, а также истинная просветительница не слабее Екатерины Дашковой. К сожалению, я эту газетку не догадался взять с собой и потому не могу матерную частушку процитировать дословно, но вспомнил, что журнал «Новое литературное обозрение» Прохоровой, издающийся вот уже 10 лет на великолепной бумаге и бесплатно рассылающийся по библиотекам, давно уже легализовал грязную матерную речь на своих страницах под видом научного лингвистического анализа нецензурных произведений русской литературы, а также по причине необходимого изучения ненормативной лексики русского языка. То ли за эту отвязанность, то ли за ее идеи и мысли, которые я процитировал выше, но в сентябре 2003 года Ирина Прохорова получила одновременно две престижных премии: – американскую «Либерти» «за упрочение идеалов открытого общества» и Российскую Государственную. До этого на высшую государственную награду России наш Союз писателей выдвигал покойного Дмитрия Балашова, Владимира Личутина, Юрия Кузнецова, меня за книгу о Есенине, вышедшую в серии ЖЗЛ, но ни один из нас, как говорится рылом не вышел, а потому придется нам всем радоваться успехам сестры (или жены) норильского миллиардера, получившей на булавки какие-то несчастные 300 тысяч рублей. — 218 —
|