|
Ерофеев торжествующе оглядел аудиторию. – Вот и мы с властью лаем друг на друга лишь потому, что между нами некий забор для порядка установлен. Но если его убрать, не беспокойтесь, с глазу на глаз мы всегда найдем общий язык и рвать глотку друг другу не будем!.. Аудитория одобрительно загудела, захлопала в ладоши… Лица Сергея Чупринина, Татьяны Толстой и Дмитрия Пригорова озарились радостью от неожиданного открытия: мы с властью не враги, мы всегда с ней договоримся, мы лаемся с нею лишь тогда, когда на нас смотрят непосвященные! Выступавшие после Ерофеева ораторы один за другим восхищались ерофеевской притчей, так изящно развеявшей их тревогу. Многие стали рассказывать свои истории из собачьей жизни. Критик Саша Михайлов, вспомнил, правда, невпопад, что не всегда такие распри кончаются миром: при подобных же обстоятельствах его громадный пес откусил кусочек носа у соседнего пуделя, который просунул мордочку между штакетин. Пришлось заплатить хозяевам за нанесенное пуделю увечье. Однако никто не придал ни малейшего значения этому несчастному случаю. Всем хотелось, чтобы, когда окончится забор, вильнуть хвостом перед властью и увидеть в ответ одобрительное движение ее хвоста… Я тоже вспомнил судьбу одной собаки, и на другой день подошел к Ерофееву. – Однажды, господин Ерофеев, я поехал рыбачить и охотиться на Север, добрался до деревни, где жил мой давний знакомый помор Виктор, переночевал у него а утром он собрался забросить меня на лодке в верховье реки, за сотню километров… Там мне было суждено прожить две недели, по истечении которых за мной должен был прилететь вертолет. Мы перед отъездом выпили на посошок и хозяин щедро предложил гостю, глядя на нескольких своих собак, лежащих во дворе: – А возьми с собой старого Музгара! Я обрадовался подарку, но потом засомневался: – А как я тебе его верну? Меня же «вертушка» с озер заберет… А в Москву собаку я взять не могу. – Да застрели, а шкуру снимешь и в Москве шапку себе сошьешь. – Ты что, Витя! – возмутился я. – Две недели буду жить с Музгаром бок о бок, кормить его, разговаривать с ним, а потом застрелю и шкуру сниму? – Да он у меня зря только хлеб ест, остарел уже – лося не облает, нюх потерял… Не рабочая собака! Я видел в окно одряхлевшего Музгара, к которому приставал молодой щенок. Музгар, покрытый бурой шерстью, отворачивался от молодого нахала, тряс своей добродушной мордой и не подозревал, какие речи мы ведем о его судьбе. В разговор вступила Ольга, жена Виктора. – А у нас мужик, который не может старую собаку застрелить, – не мужик, – простодушно сказала она, подавая на стол отварную щуку… — 222 —
|