Россия

Поэтому он и предпочел гостиницу. И теперь, проснувшись, с удовольствием принял душ.

«Мы наслаждаемся по-настоящему, испытывая действительно яркие, сильные чувства только тогда, когда давно не видели того, чем наслаждаемся, - привычно выстраивал мозг очередную цепочку, пока теплые искрящиеся капли стекали по его всё еще сильному, несмотря на пройденное, телу. – Всех нас следовало бы держать на голодном пайке, во всех смыслах – тогда мы чаще бывали бы счастливы и не пресыщались тем, что, как бы то ни было, недоступно многим. Наша пресыщенность, постоянное обладание «благами цивилизации», телами друг друга и подобными вещами постепенно полупарализует чувственный аппарат. Люди бродят посреди огромных запасов еды, вещей, обнаженных тел своих любовников, зачастую не в силах уже хотя бы просто порадоваться; многие из них по сути глубоко несчастны. Любое животное, или какое-нибудь дикое племя в этом смысле устроено куда разумней, чем наши цивилизованные «желтые дома». И даже самое святое – семья, начинавшая с искренней любви, кончает зачастую тем же самым, во многом из-за пресыщения, и два некогда искренне любящих друг друга существа - бьются в серой паутине скуки, взаимного раздражения и ненависти, не понимая – как, почему? а всё так просто…»

Он вышел из ванной, взял пульт и включил «парализатор воли». С экрана на него взирал очередной президент его родной страны. Видимо, это было какое-то обращение к народу. «Что б ни говорили, ни делали противники нашего курса – вы можете быть уверены, что возврата к прежним временам, когда всеми нами управляла, решала всё за нас одна единственная политическая партия – этого уже не будет!» - говорил он. Что, конечно же, было ложью - президент, премьер и все чиновники, занимающие хотя бы мало-мальски важные посты, давно уже состояли членами в одной и той же сравнительно новой политической Партии Власти, как, по сути, это было и весь прошлый век. Наплодившиеся же в последние десятилетия «свободы» другие политические группировки, тоже поначалу гордо нарекавшие себя «партиями», были затем ею загнаны в угол – политических заявлений без реальной власти, меньшинства в парламенте, грызни даже меж собой, хотя многие гордо именовали себя «оппозиционерами».

«Но ход был почти «гениальный»! – размышлял Странник, заваривая чай и доставая свой вечный подсушенный черный хлеб и сыр с финиками. – Они просто постепенно подменили этой новой сверхпартией – ту, якобы «навсегда ушедшую» пару десятков лет назад, единственную из разрешенных правящую партию, которая всегда всё решала и к которой все привыкли. Их психологи учли, что многие старые граждане, а генетически и их дети (по крайней мере бессознательно) помнят то время, когда не надо было каждое утро мучиться вопросом, как прожить новый день – требовалось только «не выпадать из общего потока», и тебя просто несло… Конечно, на бытовом уровне многое приходилось решать самому – но стратегические вопросы определялись за тебя другими».