Розенкрейцерское просвещение

Ситуация в целом очень запуталась, и нелегко было разобраться, где истина, а где ложь. Яков стоял за мир любой ценой; он надеялся добиться своего, породнившись (посредством династических браков) с лидерами проти­воборствующих сил. Фридрих же со своими привержен­цами воспринял согласие Якова на его брак с Елизаветой как обещание всемерной поддержки. Да и среди поддан­ных Якова многие поняли происшедшее точно так, как курфюрст, и с восторгом приветствовали «возрождение елизаветинских традиций». Но вряд ли даже королева Елизавета оказалась бы полностью на стороне Фридриха: сама она тщательно избегала того, на что решился кур­фюрст, — посягновения на верховную власть в другом государстве (тем более что власти этой домогалась третья держава). Елизавета, например, твердо отказалась при-. нять в свое подданство Нидерланды, хотя и поддержива­ла дело, за которое боролась эта страна.

Как бы то ни было, в задачи настоящего исследования не входит ни оценка мотивов поведения наших персонажей, ни детальный разбор событий и их запутанных следствий. Все, что нам нужно, — обрисовать картину в общих чертах и констатировать тот несомненный факт, что Яков прово­дил политику умиротворения габсбургских держав, тогда как Фридрих и его приверженцы надеялись вопреки всему, что этот король готов оказать им активную поддержку. Пе­чальная истина заключается, вероятно, в следующем: Фрид­рих был признан виновным именно потому, что проиграл. Окажись он удачливее в своих начинаниях — и все колеб­лющиеся, включая тестя курфюрста, наверняка перешли бы на его сторону.

Но случилось то, что случилось: Яков I Английский (см. илл. 2) — государь, которому подобала бы роль по­средника между враждующими сторонами, ибо к его сове­там прислушивалась вся Европа, — похоже, стал стреми­тельно впадать в детство. Приближенные отмечали в нем новые черты: маразматическую некомпетентность и дур­ное здоровье, неспособность принимать решения, стремле­ние избегать мало-мальски серьезных дел, готовность во всем полагаться на своих неразборчивых в средствах фаворитов, не замечая, что его презирают и одурачивают ис­панцы. Вот так Европа и покатилась — не имея ни авто­ритетного лидера, ни четких представлений о сложившейся ситуации — к Тридцатилетней войне.

Зиму 1619-1620 гг. Фридрих и Елизавета, которых впо­следствии нарекут «монархами Богемии на одну зиму», про­вели в Праге, в том самом дворце, где все напоминало о Ру­дольфе II. Мы плохо представляем себе, что именно проис­ходило в Праге, когда там правила эта фантастическая па­ра, и (как во всех подобных случаях) пытаемся заполнить белые пятна немногими дошедшими до нас сплетнями, пе­реходящими из одного исторического сочинения в другое. А надо бы выяснить факты совсем иного рода. Например: как отнесся Фридрих к художественным и научным соб­раниям Рудольфа? Что думали о новом короле пражские каббалисты и алхимики? Какие пьесы ставились труппой анг­лийских актеров под водительством Роберта Брауна (ка­жется, проведшей в Праге всю зиму)? Что за реформы на­меревался провести Фридрих (мы знаем о них по беглым упоминаниям во вражеских пропагандистских листках3)? Похоже, неистовый кальвинист Абрахам Скультет, служив­ший священником при дворе, возбудил недовольство праж­ских прихожан, бестактно уничтожив несколько особо по­читаемых образов. Создается также впечатление, что жиз­ненный уклад Фридриха и Елизаветы слишком уж отличал­ся от принятого в здешних местах, и новые подданные не вполне его одобряли. Даже одежда царственных супругов, сшитая по последней английской моде, в Праге восприни­малась как вызов добрым нравам.