Розенкрейцерское просвещение

Математик [есть] муж чудесной сообразительности, умею­щий применять инструменты всех Искусств и изобретений че­ловеческих: ведь его дело связано с числом, мерой и весом, и он знает взаимосвязь между небом и землей; все это представляет столь же обширную ниву для приложения усердия человека, каковой является природа: потому что каждый раздел матема­тики требует особого, притом весьма трудолюбивого, Мастера, но тем не менее все эти мастера должны стремиться к одной цели, а именно к созерцанию Единства Христова среди столь многих замечательных изобретений, сопряженных с исчисле­нием, измерением и взвешиванием, к тому, чтобы видеть в уст­ройстве этой Вселенной мудрое зодчество Господа. Сему жела­ют помочь Механики с их поверхностными знаниями и техни­ческими умениями (последние вовсе не столь низки и презренны, как пытаются доказать Софисты, но скорее нацелены на ис­пользование и практическое применение Искусств, а потому, оценивая их ниже собственного суесловия, судьи лишь доказы­вают свою пристрастность). Однако роль истинного Матема­тика состоит в том, чтобы украшать и обогащать эти техниче­ские умения Правилами Искусства, тем самым труды человече­ские преуменьшая, а Преимущества трудолюбия, могущество и суверенные права разума делая более очевидными для всех...

Культура «Христианского Общества» оказывается очень похожей на культуру Христианополя: это научная культура, основанная на математике и ориентирующаяся на технический прогресс и практическую пользу. По­скольку предполагалось, что главным двенадцати «соработникам» будут помогать другие («врачи, хирурги, хи­мики, металлурги...»), полностью сформированное «Об­щество» должно было представлять собой, как и город Христианополь, общину мистически настроенных христи­ан, посвятивших себя «созерцанию» творений Божиих в природе, но сгруппированных вокруг весьма практично­го руководящего ядра, состоящего из экспертов в раз­ных областях науки и техники. Примечательно, что ос­новные интересы членов Общества устремлены не к «суесловию», то есть обычным для той эпохи риторическим дебатам, а к прикладной математике, «преуменьшающей груды человеческие».

Как и в случае с «Христианополем», я склонна счи­тать Джона Ди главным источником влияния на выра­женную в «Образце Христианского Общества» концеп­цию математических наук, тем более что философия Ди, символически обобщенная в знаке «монады», стоит и за розенкрейцерскими манифестами, и за написанной тем же Андреэ «Химической Свадьбой». Конечно, некоторое влия­ние на эту концепцию могло оказать и «параллельное» ей бэконианское движение, однако такие моменты, как вы­движение математика на одну из ведущих общественных ролей или отповедь суесловию ученых-софистов, плохо согласуются со взглядами Бэкона.