Розенкрейцерское просвещение

В этой связи знаменательны и настойчивые призывы Андреэ поощрять развитие изобретательства в среде мас­терового люда. Хотя важность введения новых техноло­гий постепенно осознавалась во всей Европе, эта тема спе­циально рассматривалась только в предисловии к Евкли­ду Джона Ди, обращенном, между прочим, непосредственно к лондонским ремесленникам4. Утопический город Анд­реэ с его сильным, образованным ремесленным классом и восторженным отношением к математическим наукам на­верняка вызвал бы у Ди одобрение.

И, конечно, не может не напомнить о Ди интерес Андреэ к «ангельскому служению». Именно Ди, как мы знаем, пы­тался заставить ангелов служить человеку — посредством практической каббалы или каббалистической магии. Поэто­му, когда Андреэ в своей ориентированной на математику уто­пии открыто и настойчиво говорит об «ангельском служе­нии», это наводит на мысль о том, что он не боялся признать Джона Ди ее главным идейным вдохновителем.

Андреэ, как мы помним, поместил знак «монады» Ди в начале «Химической Свадьбы», таким образом ясно ука­зав источник своего вдохновения. Мы также видели, что «монада» Ди во всей совокупности ее значений была той самой сокровенной философией, что стояла за розенкрей церскими манифестами, — именно ее символизировали мистико-математические диковины, обнаруженные в гробнице Розенкрейца. А посему вполне естественно предпо­ложить, что и Христианопль Андреэ был задуман как свое­го рода город-символ, воплощающий философию, нераз­рывно связанную со знаком «монады», то есть филосо­фию Ди с ее практически-утилитарным подходом к технике, математической ориентацией, эзотерически-магическим мис­тицизмом и мистической магией, с ее верой в возможность повелевать ангелами.

Выходит, в «Христианополе» Андреэ воспроизводит (на этот раз в замаскированной форме) сокровенные идеи розенкрейцерских манифестов и своей собственной «Хи­мической Свадьбы». Причем для маскировки этих идей он использует мнимо критические высказывания в адрес розенкрейцеров, помещая их не только в предисловие, но и в другие места книги.

Так, у восточных ворот Христианополя стоит страж, производящий досмотр странников, желающих войти в город. Некоторым категориям лиц из низших сословий вход в Христианополь запрещен. Не пускают в город, к примеру, «чересчур досужих актеришек» и «самозванцев, лживо именующих себя братьями-розенкрейцерами». Тут от нас, современных читателей, требуется внимание — Анд­реэ в очередной раз шутит. В Христианополь не пускают самозваных, а не истинных розенкрейцерских братьев. И тот, кто знаком с «Химической Свадьбой», прекрасно пой­мет, что к герою романа, пытающемуся войти в Христиа­нополь, запрет не относится, ибо он-то как раз — самый что ни на есть настоящий розенкрейцер, Христиан Розен-крейц собственной персоной, открывший этот остров во время путешествия, в которое отправился в конце «Хими­ческой Свадьбы».