О полилогии А.С. Шушарина

Далее А.С.Шушарин попытался разобраться в причинах монопартийности, сложившейся в СССР начиная с 1920-х годов. Он насчитал свыше десятка конкретно-исторических причин. Они, по его мнению, были следующими: 1) партия руководствовалась «…монологической, т.е. гомогенной революционно-экономической или постэкономической» теорией; 2) «…централизм присущ вообще даже самой аморфной партии, тем более революционной»; 3) «…определенный централизм свойствен и любому самому раздемократическому государству, за овладение которым, как и все другие партии, открыто боролись большевики»; 4) не просто упомянутый монологизм, но и особая (революционно-теоретическая) оппозиционность (так сказать, «…не только вера, но и логика, семантика) в революционной дивергенции тоже неумолимо работает на жесткость определенного обособления в «среде» даже неизбежного отрыва от нее»; 5) «…иерархический централизм – неотделимый момент любых территориальных производственных отношений, исторически особо существенных для преобладающих (по «массе») доиндустриальных структур, а также «большого» и «холодного» пространства России»; 6) «…к этому добавляется давнишняя и огромная азийная региональная и производственная неоднородность (типологически отсутствующая на Западе); 7) «…централизм органически присущ и как раз функциональным, технологическим производственным отношениям, тем более в устанавливавшейся господствующей линейной форме собственности на технологии»; 8) «враждебное окружение» или индустриальный вызов в эгокультурном мире тоже лили воду на ту же мельницу»; 9) «…сам факт революции будил новые надежды рабочих других стран, а это тоже материально обязывает, дисциплинирует»; 10) всеобщая «…ожесточенность, сокрушительное разложение «всех сторон общественной жизни»<…>«низкий средний уровень культуры, «закон наименьших», погромность разбуженного дна…», сила оппозиции, вся совокупность катастрофических и военных обстоятельств (а это командность, беспрекословность и пр.); 11) «…властно-институционализируемый интернационализм (интеркультурность)» (Цит. изд. т.4. с.177-178). Далеко не со всеми вышеперечисленными причинами можно согласиться, но в принципе большинство из них верно подмечены А.С.Шушариным. Например, какое отношение к формированию монопартийности имели такие причины, как марксистская теория, или т.н. территориальные производственные отношения в большом и холодном пространстве России, или функциональные технологические производственные отношения, или интернационализм? Да и в последующем комментарии А.С.Шушарин сам себя опровергает. Так, он писал: «Как бы большевики ни бились за многопартийность (газеты, конечно, сотнями закрывались, но до 6 июня 1918 г., мятежа левых эсеров, в стране выходило до 700 газет и бюллетеней разных направлений кроме монархических и кадетских – В.Г. Сироткин), ничегошеньки бы у них не вышло. Все равно бы получилась фактическая однопартийность (как это и произошло поздней почти на трети планеты, несмотря на иногда номинальную политическую реальность нескольких партий). То, что монопартийность вырастала отнюдь не из самих партийных, политических, доктринальных причин, подтверждается наблюдением Э.Карра: концентрация власти началась в советских органах (как тогдашних властно-хозяйственных и революционных проявлений производственных перемен) и лишь затем охватила партийные органы (Цит. изд. т.4. с.178). В этом предложении он сам отрицает, например, такой фактор, как логика внутрипартийного строительства («…монопартийность вырастала отнюдь не из самих партийных, политических, доктринальных причин…). А завершая эту тему, А.С.Шушарин вообще пришел к выводу, который высосан из пальца, а именно: «…сама монопартийность была таким же типологическим инвариантом, как монархии для феодальности или буржуазное «разделение властей» для политической формы капитала» (Цит. изд. т.4. с.179). Как показала современная история, капиталистическая система спокойно уживается и процветает при любой форме политической власти (монархии, диктатуре).