|
– Басня, – усмехнулся Постышев, – это литература угнетенных. Ты впрямую пиши, с фамилиями и полными именами. Постышев был первым редактором этой газеты. Поэтому и сейчас он проводил здесь, в маленькой типографии, возле метранпажа Моисея Соломоновича, час-другой, но обязательно каждый день. Читает комиссар по-редакторски: быстро и с карандашом. – Давай-ка посмотрю. – Посмотри… – Нет, – раздраженно сказал Постышев, пробежав глазами строки, – от такой басни ни холодно, ни жарко. Тут деликатничать нечего. Пиши впрямую, как есть. Отрепьев пожал плечами: – Берешь ответственность, Петрович? – Беру, Гриша, беру. – Ладно. Сейчас в типографии имена переберу, всех обзову по правде. – Обзови, – усмехнулся Постышев и отошел к окну, где лежала свежая верстка. Он просмотрел полосы и сердито потушил окурок в старой консервной банке. – Послушайте, Моисей, вы когда-нибудь подсчитывали, сколько слов в нашей газете? – Много, – скорбно ответил Моисей Соломонович. – Очень много пустых слов. – Я сегодня ночью подсчитал: у нас в газете употребляется четыреста слов! Понимаете? Всего четыреста из сорока тысяч в словаре русского языка. Не статьи – а интендантские отчеты. В сон клонит. Или вот, пожалуйста, верстаете на первой полосе: «Нашедшего енотовую муфту, пропавшую в то время, когда я продавал открытки советских вождей, прошу оную вернуть гражданину Цыплятнику в горторг». – Гражданин Цыплятник платит за объявление золотом. – Четвертая полоса есть для Цыплятника. – Если мы объявления станем печатать на четвертой, кто будет читать первую? – Это зависит от того, как сверстана первая полоса. – Вы же видите, как она сверстана: «Ударим по спекулянту». Уже сколько раз по нему ударяли, а он все-таки жив. Может быть, в том, что он жив, больше вины комиссара Постышева, чем гидры мировой буржуазии? – Крестьянка, которая тащит на базар молоко, чтобы потом детишкам купить букварь, – не спекулянтка, хотя кое-кто склонен ее в этом обвинять. Тут есть вина комиссара Постышева, не спорю. В редакцию вернулся Отрепьев. – Слушай, Пал Петрович, – сказал он с отчаяньем, – ей-богу, нет сил работать. Пять человек на всю типографию. Мое письмо у тебя месяц лежит – прибавь две единицы. Не отрываясь от газетных полос, Постышев ответил: – Наоборот. Я у тебя одну единицу забираю. И паек с деньгами делю между милицией и исполкомом. У них люди голодают. И не кричи, Григорий Иванович, тут крик не поможет. Хоть басню пиши. — 12 —
|