|
– Придите и возьмите, псы позорные! – Не бывать такому, чтобы отца мать поимела! – раздался голос волхва Богумила. – Мы не рабы распятому! Мы не слуги Володимиру! Так и передай слово наше, новгородское. – Погоди! Еще сквитаемся! – пообещал Добрыня, поворачивая коня. Град камней усилился. То тут, то там падали ратники. Иной, под дружное улюлюканье новгородцев, срывался в Волхов и, оглушенный, шел ко дну – Ящеру на прокорм. – Станем, други, за Богов наших! Не дадим на поругание! – воодушевлял новгородцев тысяцкий Угоняй. – Как один, станем, батюшка! – вторили ему. Но вышло совсем иначе. По ночи ворога не устерегли. Добрынины конные отряды ворвались в город, разя направо и налево. На одной из улиц дорогу им преградила стена огня. По дощатому настилу расползалась пламенеющая смола. – За Владимира! За князя! – проорал Путята. – Вперед! Всадники яростно ринулись сквозь языки пламени, прорвав неплотный строй словен… Звенели тетивы. Бились в муках израненные, обожженные кони, калеча и сминая пеших. Многие враги были сражены меткими выстрелами, но, раскидав последних защитников, Добрынина конница лавиной стекла по улице вниз, прямо к вечевой площади. За всадниками бросились и остальные… Народ бушевал. Друг друга никто не слушал и не слышал. – Тише, громадяне! – взывал Богумил к землякам. – За тысяцким послано уж. – Сбежал твой тысяцкий! – орала громада. – Пусть выйдет к нам Угоняй! Небось, сбежал! – Подать сюда Угоняя! Богумил в бессилии воздел посох к небесам, но вышние Боги не слышали своего служителя. К помосту, на котором стоял волхв, протиснулся малец, весь перемазанный кровью и сажей. – Дедушко Богумил! Дедушко! Добрынины вои по всей стороне уж дворы жгут. Угоняя порешили… Твоих тоже ... – Ах, сучий потрох! – воскликнул жрец, и добавил, – Покарай их Боги: и выкормыша, и вуя его! Договорить не пришлось – в тот же миг на площадь вытекла конная лава ростовцев, с коими Путята затемно перебрался через Волхов. На всем скаку всадники врезались в толпу, расчленили ее, немилосердно раздавая секущие удары. А за конными двинулись и ратники, закрепляя успех новой веры копьем. – Пожар! Пожар! – заорали со всех концов людского моря на разные голоса. И казавшееся великим словенское озеро стыдливо утекло, просачиваясь сквозь свободные улицы. Добрыня приказал не мешать, площадь быстро пустела. Новгородцы отправились спасать пожитки, дружинники волочили по кровавой осенней грязюке Перунов столп, привязав его к хвостам лошадей. Столп застревал среди раздавленных и посеченных тел. Стонали раненые. Вои невозмутимо волокли Перуна к реке. — 32 —
|