Наследие Арконы

В самом деле, – рассуждал Игорь, уловив волховские слова – христианская цивилизация, в отличие языческой культуры не только не подняла человека до высот бога, но и принизила Единого до уровня смертного. Кто видел Христа – тот узрел Иегову. Христианство не сумело, да и не могло хранить равенство, по мере того, как обретало богатых сторонников среди купцов и феодалов. Выйдя из недр иудаизма, созданное как духовное оружие угнетенных, бедных и рабов против засилья римского образа жизни, оно так и не ушло от яростного противопоставления собственного бога всем прочим. Христианство объявило языческих кумиров бесами и падшими ангелами. Именно в нём каста священнослужителей, как ни в одной другой религии мира, возносится над божьими рабами, стараясь при этом внешне выглядеть благообразной. И в той же мере, как некоторая часть иудеев считает себя единственным избранным народом на земле, точно так же есть немало “добрых” христиан, которые попирают чужую веру, а вместе с ней и право на жизнь. Мол, и ныне слышим мы, что не русский де тот, кто не православный. Ну, не чушь ли – веру чуждую-южную родной называть? Мы – северяне, гипербореи мы!

Человеку нельзя без веры, но особенно тягостно с верой чужой. Разве, крещение – одно из основных таинств христианства – не ”новое обрезание”? Только удаляют здесь не частицу плоти, а всю “телесность”, и как нельзя дважды повторить обрезание – так и крещение выполняется жрецом над рабом Христовым всего лишь раз.

Войны уносят жизни людей, тела сгорают в атомном огне Нагасаки, их разрывает на куски под ударами системы “Смерч”. Но война, чума, разбушевавшиеся стихии одинаково исключают из списка живых добрых и злых, глупых и гениальных, последних пьяниц, распутников и необратимых аскетов.

Цивилизация в лице духовной и светской власти избирает для уничтожения наиболее талантливых, неординарных, лучших людей – еретиков. И вред такого цивилизованного общества неизмерим по сравнению со средней статистической смертностью от несчастных случаев.

Игорь понимал рассудком, что он – посланец Власов и скоро покинет пращуров навсегда, однако, всем сердцем, всей душой останется с ними. Он стал сомневаться, не навеяна ли та, прежняя жизнь, подобно дрёме, какой-нибудь ведьмой. Более того, он почти сознательно культивировал в себе это сомнение. Мир будущего казался ему призрачным, обманчивым, фальшивым.

На Руяне – его народ! Здесь его мир! Сбежать, исчезнуть, кануть в Лету – означало бы предать, а прослыть вторым Иудой не хотел даже язычник. Так, самым странным, непостижимым образом в нем уживались наследник волхвов – Ингвар, и наивный историк конца двадцатого века – Игорь. Ингвару самое время бы спеть: “А тот, который во мне сидит, считает, что он – истребитель..” Да, мурлыкал он под нос совсем иные мелодии, и Игорь подпевал “второму Я”, как умел.