– Придется тебе, Петрович, – сказал я – просить милостыню. – Как милостыню – так я, а все удовольствия – тебе? – У тебя жалостливый вид, – отвечал я, – так что тебе каждый подаст. Становись у дороги и, как завидишь бричку, протягивай руку. Петрович стал в стойку нищего и застыл в ожидании. Внезапно возле него остановился мотоцикл, и с заднего сидения сошла молодая девушка странного вида: в заячьей шапке-ушанке и с блаженной улыбкой. Мотоциклист покатил дальше, а она, подойдя к Петровичу, хихикнула и положила в его руку крохотную корочку хлеба. Петрович бросил ее птицам и снова взялся за мастерок. Девушка с любопытством смотрела, как мы бьем глазурованную плитку на части. – Чем это вы здесь занимаетесь? – спросила она наконец. – Изнываем от скуки в этом заброшенном Богом месте, – сказал я. – Может быть, ты нас чем-нибудь развлечешь? – Могу только про свою жизнь рассказать. – Ты бы лучше еды принесла, – сказал Петрович. – А то, видишь, с голоду помираем. – Но сначала – про жизнь, – напомнил я, помешивая раствор. – Звать меня Любаша, – негромко начала она. – Жила я с матерью в деревне неподалеку отсюда. Сами знаете, какая в деревне жизнь унылая и однообразная. Было мне пятнадцать лет, и увидела я однажды в канаве у своего забора сорокалетнего мужчину. Симпатичным он мне показался, солидным, но был пьян и весь в грязи. Мне стало жалко – мужик все-таки пропадает. Я притащила его в дом и положила на кровать, а одежду постирала. Мать в это время уехала в другую деревню к родственникам. С тех пор мужик остался в доме, став моим первым мужчиной. Мы с ним жили неплохо: я его кормила, а он обещал на мне жениться, правда, работать он не хотел. Однажды уехал он в город и вернулся с пачкой денег и патефоном – а о нем я давно мечтала. Так три месяца прошло, и он запил – видно, надоела ему тихая жизнь. Постепенно я вызнала, что он отсидел в тюрьме восемь лет и поселился у меня, чтобы отдохнуть после отсидки. Напившись как-то раз, он вломился в дом в час ночи с топором в руках. Я лежала на кровати. Он, как бешеный бык, с красными глазами, двинулся на меня. Я затряслась от страха. "Не убивай меня сразу, – стала я умолять его, – дай приготовиться к смерти". Рожа у него была зверская, как у сатаны, правда, и ухмылка. .. Видать, сладко ему было от моих страданий. Вдруг мой рыжий кот почуял беду, завыл, прыгнул и свалил кастрюлю с печки. На грохот мужик обернулся, а я, врезав ему ногой по яйцам, выскочила в окно. На дворе хлестал дождь. И я голая всю ночь тряслась на улице, боялась войти в дом. Когда встало солнце, я вернулась. Мой убивец спал мертвым сном. Я вытащила его из дома и опять положила в канаву, а патефон разбила о камни и бросила рядом, заперла дверь большим замком и уехала в другую деревню к матери. — 197 —
|