Месть еврея

— Негодяй,— воскликнул Рудольф, надевая мундир сверх мокрой рубашки, и злобно взглянув на Самуила, которого слуги, положив на траву, старались привести в чувство.

Затем он поднял Валерию, завернул ее в плащ и на­правился к выходу.

— Тебя больше не нужно,— сказал он одному из ку­черов, положив сестру в другой экипаж.— И вот тебе обещанный золотой. А ты гони во всю мочь и доставь нас за десять минут. Теперь добрый мой совет обоим: забудьте даже, что вы были здесь.

Когда наконец, Валерию положили в постель и за­крыли все двери, молодая чета вздохнула свободней. Ни в саду, ни на лестнице никто их не увидел и, к довер­шению счастья, Валерия открыла глаза.

— Ну самое трудное сделано! — сказал Рудольф. — Но как быть с ее туалетом? Минут через двадцать ста­нут съезжаться.

— Будь спокоен, она может надеть платье, прислан­ное ей из Парижа для свадьбы с Мейером,— отвечала Антуанетта, овладевшая собой.— Переоденься скорей, милый мой, я боюсь, чтобы ты не простудился. Затем иди принимать гостей, а через час невеста будет гото­ва и выйдет в залу.

По уходе Рудольфа, Марта и Элиза, две горничные, допущенные Антуанеттой, растерли фланелью застывшее тело Валерии и принесли из буфета рюмку хорошего старого вина.

А пока доставали из картонок второе подвенечное платье, Антуанетта подала вино Валерии, пассивно от­носящейся ко всему окружающему.

— Выпей, Валерия, и старайся прийти в себя,— строго и внушительно сказала Антуанетта.— Как неосто­рожно ты рисковала своей честью и честью Рауля. Со­берись теперь с силами, чтобы помочь нам скрыть это скандальное происшествие, не возбуждая беспокойства жениха и любопытства приглашенных.

Валерия поднялась, взяла рюмку и выпила вино.

— Теперь я могу одеваться,— сказала она.

Щеки ее горели лихорадочным румянцем, она встала и начала одеваться. Сквозь полотенце, утюгом высушили ей волосы и заплели их, так как для другой прически не было времени, остальной туалет скоро был окончен. Не прошло и часу, назначенного Антуанеттой, как не­веста, под руку с отцом вошла в залу. Она была краси­вей. чем когда-либо, и ее яркий румянец приписали волнению. Наконец, невесту посадили в карету, и Ру­дольф, сев в свой экипаж возле Антуанетты, вздохнул полной грудью.

— Вот так денек, который я никогда не забуду. И надо благодарить бога, что все сошло так благополуч­но. Ведь этакая бешеная каналья. И какая страсть, черт возьми. Кто мог это подозревать в еврее,— ворчал граф, крутя ус.