Месть еврея

— Вы правы, маман. Я видел на доске буквы, кото­рые принял за еврейские. Надо полагать, что доказа­тельство было такое, что он убедился.

Но они ошибались. Самуил был убежден лишь в од­ном: что его страшная тайна каким-то образом стала известна «шарлатану», который будет его эксплуатиро­вать и ценой золота заставит купить свое молчание. Фос­форические письма были лишь, по его мнению, прелю­дией к шантажу, направленному, быть может, даже Мар­той и Стефаном, которые не смогли действовать открыто и взяли себе в сообщники этого проходимца.

Он подошел к медиуму и прямо спросил его:

— Позвольте узнать, были ли вы в Нью-Йорке или в Вашингтоне?

— Был и там, и там,— флегматически ответил англи­чанин.

«Нет сомнений»,— подумал банкир и, многозначи­тельно взглянув на своегб собеседника, присовокупил:

— Я всегда готов вас принять, м-р Элингтон, если вы имеете что-нибудь важное сообщить. Вы постоянно на­йдете меня дома от 9 до 11 часов.

Англичанин удивленно взглянул на него, но заметив мрачный, сердитый вид Самуила, поклонился в знак согласия.

Не желая оставаться на ужин, Самуил простился, ска­зав, что ему нездоровится. Барон Кирхберг проводил его до передней и с торжествующим видом спросил:

— Ну, что! Вы все сомневаетесь?

— Более, чем когда либо,—ответил Самуил с при­нужденной улыбкой,— но сознаюсь, я не мог заметить плутней ловкого шарлатана.

Вернувшись к себе, он отослал лакея, заперся и дол­го ходил взад и вперед по комнате, мучимый беспокой­ством. Мысль, что он был во власти негодяя и что каждую минуту истина могла обнаружиться, отняв у него жизнь и возможность мщения, доводила его почти до безумия. Наконец, утомленный этой внутренней борьбой, он бросился на постель и потушил свет, но не мог уснуть, и тревожные мысли разгоняли его сон. Са­муил не знал, сколько времени находился в таком сос­тоянии забытья, как вдруг раздались отчаянные удары в спинку его кровати. Удивленный, он стал прислуши­ваться. Это был совсем такой же звук, какой он слы­шал в комнате, где происходил сеанс. После коротко­го перерыва раздался стук, но уже в ногах кровати, затем в ночном столике. Что-то тяжелое упало на пол, цепочка и брелки банкира зазвенели, как будто чужая рука раскачивала их, играя, и почти в ту же минуту послышались тяжелые шаги в соседней комнате. Един­ственная дверь была заперта.

Самуил быстро поднялся с постели, и его бросило в пот. Первой его мыслью было, что к нему забрался вор и, думая, что он уже спит, начал его грабить. Он протянул руку к спичкам, но не мог найти коробку, а между тем хорошо помнил, что она была тут, так как ложась спать, брал ее, чтобы закурить сигару. Он не­доумевал, но вдруг что-то легко легло ему на голову. Он быстро поднял руку и снял с головы спички. В силь­ном волнении зажег спичку и тогда заметил, что тяже­лый подсвечник, стоявший около него, был перенесен на кресло к дверям. Он пошел взять его, зажег спичку и тщательно осмотрел спальню и кабинет. Везде было ти­хо и пусто. Покачав головой, взял пистолет из брюк, положил его на столик возле кровати и снова лег. Но едва снова водворились тишина и темнота, возобно­вился с удвоенной силой шум: от ударов в паркет под­прыгивала мебель, обои трещали и различные предметы с шумом переставлялись с места на место. Ужас охва­тил Самуила, несмотря на его храбрость, и когда тя­желые волочившиеся шаги ясно направились к его кро­вати, он дрожащей рукой схватил пистолет.