Маски иллюминатов

— Два дня назад, — с ужасом прошептал Вири. Сэр Джон вскочил.

— Но ведь это значит, что сегодня он получит посылку с книгой!

— Святый Боже, — прошептал Вири с закрытыми глазами.

— Сделай так, чтобы полиция оказалась там до прихода почтальона…

В этот момент зазвонил телефон. Сэр Джон и Вири бросились в прихожую. Сэр Джон схватил трубку.

— Сэр Джон Бэбкок.

— Это инспектор Макинтош, — представился голос в трубке. — Могу я поговорить с преподобным Вири?

Сэр Джон передал трубку Вири и продолжал стоять рядом, напряженно вслушиваясь в слова Вири и пытаясь по ним восстановить весь разговор: «Да… О, Боже, нет… Да…Что? Безусловно… Да хранит нас всех Господь, инспектор… Непременно».

После того, как священник повесил трубку, он показался сэру Джону еще более маленьким и жалким, чем прежде.

— Это произошло снова, сэр Джон.

— Боже! Да рассказывайте же!

— Констебль, которого послали домой к Макферсону, нашел того уже мертвым. Макферсон бритвой перерезал себе горло, от уха до уха. Полицейские поискали в камине остатки пакета и нашли там обуглившуюся книжную обложку, на которой можно было разобрать только две буквы — «МА».

— «КИ, ГУ, МА», — задумчиво произнес сэр Джон. — Единственный ключ ко всему этому безумию и богохульству. Вы правы, нам всем остается уповать только на помощь Господа.

XXXI

Часы на Фраумюнстер пробили шесть. Лучи заходящего солнца окрасили комнату в багряные, желтые и коричневые тона. Причудливая игра света и тени навевала мысли о колдовстве, средневековых соборах и готических романах, на которые была очень похожа история сэра Джона. Эйнштейн, Бэбкок и Джойс с удовольствием приняли предложение Милевы Эйнштейн сделать перерыв и пообедать. К этому времени комната, в которой они сидели, наполнилась едким тяжелым дымом из трубки Эйнштейна. Милева открыла окно. Дым понемногу улетучился, но вместо него в комнату вторгся влажный и липкий фён.

Эйнштейн поднялся и начал задумчиво бродить по комнате. Джойс остался сидеть в красном плюшевом кресле, глубоко погруженный в свои мысли.

— Похоже, Джим, — наконец произнес Эйнштейн, — что на нас свалились сразу все декорации кельтского романтизма, который вы так презираете. И даже эльфы… Джойс кивнул и криво улыбнулся.

— Даже зловещий багряный закат, — сказал он. — И чем больше усилий мы прилагаем, чтобы разобраться в этой истории, тем больше в ней запутываемся… Это напоминает мне негритянскую сказку о кролике и смоляной кукле. Чем сильнее кролик бил куклу, тем сильнее к ней прилипал…