|
Вдруг в кабинете, действительно, послышался шорох. Ореховая дверь отворилась как бы сама собою, и в комнате явилась живая фигурка. Если бы в тёмной комнате вдруг вспыхнула прозрачная картина, освещённая сильно сзади лампами, она одна бы так не поразила внезапностью своего появления, как фигурка эта, представшая как бы затем, чтобы осветить комнату. С нею вместе, казалось, влетел солнечный луч, и тут же как будто рассмеялся нахмурившийся кабинет писателя. Владислав Евгеньевич в первую минуту не мог дать себе отчёта, что такое именно перед ним стояло, хотя, конечно, это была внучка Юрия Васильевича. Такого чистого, благородного очертания лица нельзя было отыскать нигде, кроме разве только на одних полотнах старых мастеров. Прямая и лёгкая, как стрелка, она как бы возвышалась над всеми своим ростом. Но это было обольщение. Она была вовсе не высокого роста. Происходило это от необыкновенно согласного соотношения между собою всех частей тела. Платье сидело на ней так, что казалось, искуснейшие швеи совещались между собой, как бы получше убрать её. «Здравствуйте, Аня...», - только и смог вымолвить наш герой. Озорное чувство выразилось на лице девушки: «Здравствуйте-здравствуйте, профессор психологии! Вы, как я вижу, умеете держать слово. Ну что же, я готова говорить с вами». Тотчас она подбежала к Муромцеву и, положив руки ему на плечи, наклонилась и поцеловала старика в висок: «Дедушка, мы ведь можем побеседовать в твоём кабинете?» Юрий Васильевич выключил компьютер, поднялся и крепко обнял внучку: «Безусловно, Анюта», - направившись к выходу, Муромцев по пути подмигнул Лебедьку. Тот, в свою очередь, казалось, потерял дар речи. Собственно, он и не предполагал о чём-либо говорить с девушкой, кроме того, как выразить ей сердечную благодарность. Правда, она вряд ли поймёт, за что именно. Покуда Владислав Евгеньевич лихорадочно соображал, с каких слов ему следует начать разговор, дело решилось само собой. То златокудрое чудо, что сидело сейчас напротив нашего героя, было, отнюдь, не обыкновенной смазливой девицей, а подлинной ведуньей, благо, с малолетства воспитывалась она в окружении совершенно необычном. Душа нашего героя была видна ей насквозь, и он сам вскоре имел все возможности в этом убедиться. Взявши тон доброй феи, девушка произнесла: «Полагаю, нам нет нужды пускаться в долгие объяснения. Вы пришли сюда, и этим доказали, что достойны погрузиться в тайные глубины своей души. Видите ли, ещё с детства во мне проснулась возможность быть проводницею в таких путешествиях. Через меня с вами будет беседовать Великая Богиня, имя которой я всё-таки вам пока не открою. Быть может, когда-нибудь догадаетесь сами. Только прошу вас, не воспринимайте это буквально. Это будет просто такая игра, в которую мы с вами окунёмся так, как если бы всё происходило на полном серьёзе. А то вы ещё, поди, решите, что я, положительно, спятила. Знаете эти строки из Бродского, из его «Письма к римскому другу»: — 157 —
|