|
«Эвона! День ото дня не легче!», - Лебедько сел на кушетке и принялся потирать глаза: «И поспорить бы, так ведь решительно впустую!» Тут автор решается вмешаться, дабы упредить добросовестного читателя в том, что хотя Владислав Евгеньевич и развил в себе тонкую способность интуитивного общения с образами, так сказать, коллективного бессознательного, путём длительной кропотливой практики, даже и к его видениям и прозрениям следует относиться с известной долей здорового скепсиса. Хотя, конечно, сбрасывать со счетов то, что он видит в своих снах и медитациях, было бы тоже крайне глупо и опрометчиво. Мудрён мир, мудрёны и различные его описания. Автор положительно не берёт на себя смелость указывать читателю какую-либо авторитетную точку зрения или концепцию, будь то виденье мира с точки зрения юнговского коллективного бессознательного, или, например, напротив, рациональной философии Бертрана Рассела, из экзистенциализма ли Сартра, или из русла трансперсональных взглядов. Не может автор однозначно и ответственно сказать, что надлежит, мол, придерживаться восточной философии или ведического мировоззрения, или же прибегнуть к разрушающему все и всякие иллюзии структурному психоанализу Жака Лакана. В одном автор уверен: зазомбированное насквозь сознание масс стоит и должно раскачивать. И тут, как метко подметил Александр Геннадьевич Губин в конце прошлой главы, хороши все мировоззрения, где по-разному ставится акцент именно на сложности человеческой психики. Те силы, которые сейчас употребляются на споры, какая концепция описывает ситуацию вернее, положительно можно отбросить, в силу ответственности текущего момента. Как изволил высказаться Губин: «Самоорганизующиеся системы, коллективное бессознательное, архетипы, машины желаний, политическое бессознательное, человек-творец — всё это пойдёт сейчас в дело, дабы раскачать иллюзии масс». И, да простит читатель автору это навязчивое повторение: вот вздумалось автору быть настырным, почему же сие желание не удовлетворить? В конце концов, драгоценнейший читатель, ты можешь эти строки решительно и напрочь забыть и запомнить лишь шутку юмора о том, что мой голос всё равно останется с тобой, где бы ты ни был. Ха-ха! Так и подмывает на какое-нибудь безобразие, а спросите почему? Да, потому что нынче же наш герой предстанет пред светлы очи самого Муромцева, в доме которого сим вечером ожидается обширнейший приём. А ежели вы до сих пор не имеете хоть какого-то представления, что такое приём у Муромцева, то тут, пожалуй, можно привести такое скандальёзное сравнение, как бал у булгаковского Воланда. Впрочем, здесь автор, пожалуй, чересчур хватил, ибо все фигуры будут не из потустороннего мира, а из самого что ни есть всамделишного. Впрочем, кто их в наше время разберёт... К тому же, автор, отнюдь не намерен описывать приём у Муромцева с той же тщательностью, с какой Булгаков живописал воландовский бал. Мы ограничимся лишь несколькими эпизодами, которые могут самым непосредственным образом повлиять на судьбу нашего героя. — 117 —
|