|
*** Ровно в семь часов вечера Владислав Евгеньевич стоял на пороге знаменитой квартиры на Югорском переулке, где с 70-х годов 20-го века собирались люди, посвятившие себя, как то наш герой только-только начал понимать, ещё не вполне ясной ему деятельностью под прикрытием мистики, эзотеризма и разного рода интеллектуальных изысканий. Лебедько был облачён в тёмно-серый великолепный костюм, коим он обзавёлся перед выездом специально для этого случая. Сердце нашего героя гулко билось, душу же раздирали самые противоречивые чувства, и если среди них еще можно было выделить надежду, волнение, страх, подавленность, тоску, неприкаянность, то большая часть чувств и настроений была совершенно непонятна путешественнику. События последних недель опрокинули многие его взгляды, сместили акценты в ценностях, принудили увидеть мир с такого ракурса, где он представлялся безмерно сложным, так что не виделось решительно никакой возможности не только, чтобы хоть сколько-нибудь пытаться описать, пусть даже не в едином полотне, а в неком наборе коллажей его структуру, но и тем более, понять, в каком направлении следует действовать, к чему, а, самое главное, зачем, приложить усилия души своей. Присутствовала надежда, что после встречи с Муромцевым и с его внучкой Аней хоть что-нибудь, да прояснится в этом хаосе. Однако же, с другой стороны, этой надежде противостоял страх запутаться ещё больше, так, что, пожалуй, чего доброго и совсем, что называется, съехать с катушек. Дверь открывается, и перед нашим героем предстаёт молодой человек, лицо которого кажется удивительно знакомым. О! Да, пожалуй, это один из модных телеведущих. Лебедько хоть и просматривал телевизор крайне редко, но такие лица обыкновенно хорошо врезаются в память. Владислав Евгеньевич рекомендуется, наклоня почтительно голову набок, после чего физиономия молодого человека расплывается в приветливой улыбке, и он произносит: «Добро пожаловать! Вас ждут». В передней, заставленной зеркалами, теснится человек пятнадцать только что пришедших гостей. Не без удивления рассматривает Лебедько их физиономии. Также, как и молодой человек, встречавший нашего гостя на входе квартиры, всё это известнейшие, в своем роде, лица. Автор не рискнёт перечислить гостей по именам, ибо среди них немало тех, кто восседает на ключевых постах в правительстве, в Думе, в средствах массовой информации, в управляющих структурах культуры, науки и даже, как это не покажется в данном случае немыслимо — в духовенстве. Владислав Евгеньевич, расшаркиваясь по пути то с тем, то с этим, стараясь изобразить на лице своём почтение, заворачивает в одну из комнат, кто-то суёт ему в руку бокал шампанского, и вдруг он, остолбенев, останавливается и чуть не роняет бокал, ибо пред взорами его предстают сразу все его недавние знакомцы: Берков, Закаулов, вопреки всем ожиданиям разодетый чуть ли не по самой последней моде, Дознер, Розова, Губин и... Карамболь. Увидев последнего, Лебедько порядочно трухнул, полагая, что этот-то сейчас и выдаст его со всеми потрохами. Григорий Михайлович, напротив, подходит к нашему герою с очаровательной улыбкой: «Что же вы, голубчик мой, небось, испужаться изволили? Не извольте беспокоиться и не посчитайте меня врагом своим, ибо с этой минуты я, можно сказать, первый ваш друг и товарищ, впрочем, как и все, кто присутствует нынче в этой квартире. Всех нас роднит единая цель. А за встречу в Рязани ставлю вам твёрдую четвёрку, и не извольте обижаться, что не выше, так как несколько промашек вы нет-нет, да допустили», - отечески похлопывая Лебедька по плечу, он вводит его в круг знакомых лиц, где они чокаются и пьют шампанское. Атмосфера царит торжественная и возвышенная. Противоречивые чувства отступают на задний план, душа распахивается, готовая объять всех и вся находящихся в сей волшебной квартире. Ни Муромцева, ни, тем более, его внучки, покамест, не видно. — 118 —
|