Эссе

писанины, чтобы с ней покончить.

И все же злоупотребление словом "романтика" и недостаточное знание

вышеназванных отличных работ Дильтея и Гайма об этой эпохе - не

единственная и даже не самая важная причина почти полного забвения, в

которое погрузилось созданное Новалисом. Новалиса трудно читать, труднее,

чем любого другого немецкого писателя новейшего времени. От него остались

почти одни фрагменты, в которых поэт только отыскивал дорогу к чистому

творчеству через умозрение. И все-таки чтение его сочинений для хорошего

читателя, безусловно, окупает себя. Они пробуждают чувство близящейся

художественной победы, той победы, в которой нуждались его время и его

школа и которая именно в нем более всего приблизилась к воплощению. Нас

охватывает мучительно острое чувство: еще один шаг, еще десять лет жизни, и

у нас было бы одним бессмертным поэтом больше. Но мы должны

довольствоваться фрагментами, при чтении которых перед нашими глазами снова

и снова возникает прекрасное, улыбающееся, мучительно милое лицо слишком

рано взятого от нас юноши. Необычным и прискорбным образом мы не

располагаем, строго говоря, ни одним вполне оконченным произведением этого

писателя. Таковое могло бы представлять собой совершенно исключительную

ценность. Тот же Тик, например, написал в своем раннем периоде несколько

очаровательных сказок, но одна-единственная строка Новалиса, в силу своей

фрагментарности менее нас удовлетворяющая, имеет в себе несравнимо больше

волшебства высшей поэзии. В отдельных образчиках его творчества, также и в

песнях, веет совершенно неописуемое дуновение нежности, самой души; у него

есть и такие слова, которые трогают нас, как ласка, и такие, от которых

хочется затаить дыхание, чтобы всецело предаться этой чистой, почти

неземной красоте. При этом его мысли хранят в себе тепло юношеской, до

крайности привлекательной личности. Представая таким свободным от

чувственности, таким отрешенным от мира, он не был, однако, ни аскетом, ни

визионером. И все же в его личности было нечто удивительное, необъяснимое,

каковы его жизнь и его конец, краткое описание которых сохранилось и

оставляет такое странное и растроганное состояние души.

В свои последние дни Новалис был хотя и болен, однако полон жизни, полон

интереса к жизни: он расхаживал, болтал, занимался работой, а в одно

прекрасное утро, при звуках фортепьянной музыки, он заслушивается,

присаживается, улыбается дремотной улыбкой и умирает. Не кажется ли, что

эта благородная, удивительно глубокая и живая душа перешла голубые горы