Эссе

-- Прежде я обручусь с нею и буду развивать и просвещать ее, а

потом, когда она удостоится крещения в христианскую веру, мы

обвенчаемся в нашей церкви.

-- Как же ее зовут? -- задумчиво спросил Бредли.

-- Наиса.

-- А ее отца?

-- Не знаю.

-- Ну, до крестин пока далеко. Откажитесь-ка лучше от

своей идеи! Естественно, почему бы и не влюбиться нашему

человеку в индийскую девицу, среди них попадаются довольно

хорошенькие. Говорят, им свойственна верность, из них, надо

полагать, выходят покорные жены. И все-таки для меня они вроде

зверьков, эдакие резвые козочки или грациозные косули, но не

такие же люди, как я.

-- Разве это не предрассудок? Все люди -- братья, а

индийцы -- древний благородный народ.

-- Конечно, вам виднее, Эгион. Что касается меня, я весьма

глубоко чту предрассудки.

Бредли встал, пожелал Эгиону доброй ночи и ушел в свою

спальню, где спал вчера с хорошенькой индианкой-прачкой. "Вроде

зверьков", -- сказал Бредли, и Эгион задним числом мысленно

возмутился этими словами.

На другой день, еще до того как Бредли вышел к завтраку,

Эгион велел седлать лошадь и ускакал в тот ранний час, когда

обезьяны, как всегда по утрам, подняли крик среди сплетавшихся

ветвей. И солнце стояло еще не высоко, когда он подъехал к

индийскому дому, где впервые повстречал хорошенькую Наису; он

спешился и, привязав коня, направился к хижине. У порога сидел

голый малыш -- сын хозяев -- и, смеясь, играл с резвой

козочкой, бодавшей его в плечо.

Гость хотел уже свернуть с дороги и войти в дом, и тут

навстречу ему, перешагнув через сидящего мальчика, вышла

девушка, в которой Эгион сразу узнал Наису. В правой руке она

небрежно несла пустой узкогорлый кувшин для воды и прошла мимо

Эгиона, не обратив на него никакого внимания, он же в

восхищении пошел за него следом. Вскоре нагнав девушку, он