Эссе

дремлют другие, еще более старые картины, когда-то записанные.

Он хотел вспомнить что-нибудь: название города, где он,

путешествуя, провел несколько дней, или день рождения друга,

или еще что-то, -- но, покуда он, словно обломки, раскапывал и

разгребал маленький кусочек прошедшего, ему вдруг приходило в

голову нечто совершенно иное. Его внезапно овевало чем-то, как

ветром в сентябрьское утро или туманом в апрельский день, он

обонял некий запах, чувствовал некий вкус, испытывал смутные и

хрупкие ощущения -- кожей, глазами, сердцем, -- и постепенно

ему становилось ясно: давным-давно был день, синий и теплый,

либо холодный и серый, либо еще какой-нибудь -- но непременно

был, -- и сущность этого дня заключена в нем, темным

воспоминанием осталась в нем навсегда. Тот весенний или зимний

день, который он так отчетливо обонял и осязал, Ансельм не мог

найти в действительном своем прошлом, к тому же не было никаких

имен и чисел, может быть, это было в студенческие времена, а

может быть, еще в колыбели, но запах был с ним, и он

чувствовал, что в нем живо нечто, о чем он не знал и чего не

мог назвать и определить. Иногда ему казалось, будто эти

воспоминания простираются за пределы этой жизни вспять, в

предсуществование, хотя он и посмеивался над такими вещами.

Многое отыскал Ансельм в беспомощных блужданиях по

пропастям памяти. Много такого, что трогало его и захватывало,

но и такого, что пугало и внушало страх; одного лишь он не

нашел: что значило для него имя Ирис.

Однажды он, мучаясь своим бессилием найти главное, снова

посетил родные места, увидел леса и переулки, мостки и заборы,

постоял в старом саду своего детства и почувствовал, как через

сердце перекатываются волны, прошлое окутывало его как сон.

Печальным и тихим вернулся он оттуда, сказался больным и велел

отсылать всякого, кто желал его видеть.

Но один человек все же пришел к нему. То был его друг,