Эссе

на лбу у тебя больше не будет морщин.

Она была так бледна, что Ансельм воскликнул в отчаянии:

-- Подожди, Ирис, не уходи еще! Оставь мне какой-нибудь

знак, что я не навсегда тебя теряю!

-- Вот, возьми ирис, мой цветок, и не забывай меня. Ищи

меня, ищи ирис, и ты придешь ко мне.

Горько плача, Ансельм взял в руки цветок, горько плача,

попрощался с девушкой. Когда друг известил его, он вернулся и

помог убрать ее гроб цветами и опустить в землю.

Потом его жизнь рухнула у него за спиной, ему казалось

невозможным прясть дальше ту же самую нить. Он от всего

отказался, оставил город и службу и затерялся без следа в мире.

Его видели то там, то тут, он появился в родном городе и стоял,

облокотившись о загородку старого сада, но, когда люди стали

спрашивать про него и захотели о нем позаботиться, он ушел и

пропал.

Сабельник был его любовью. Он часто наклонялся над

цветком, где бы тот ни рос, а когда надолго погружал взгляд в

его чашечку, ему казалось, что из голубоватых недр навстречу

веют аромат и тайное прозрение прошедшего и будущего; но потом

он печально шел дальше, потому что обещанное все не сбывалось.

У него было такое чувство, словно он ждет и прислушивается у

полуоткрытой двери, за которой слышится дыхание отрадных тайн,

но, едва только он начинал думать, что вот сейчас все дастся

ему и сбудется, дверь затворялась и ветер мира обдавал холодом

его одиночество.

В сновидениях с ним разговаривала мать, чьи облик и лицо

он впервые за долгие годы чувствовал так близко и ясно. Также

Ирис разговаривала с ним, и, когда он просыпался, ему все еще

звучало нечто, от чего он целый день не мог оторваться мыслями.

Бесприютный, всем чужой, бродил Ансельм из края в край, и спал

ли он под крышей, спал ли в лесах, ел ли хлеб, ел ли ягоды, пил

ли вино или пил росу с листьев -- ничего этого он не замечал.

Для многих он был юродивым, для многих -- чародеем, многие его

боялись, многие смеялись над ним, многие любили. Он научился

тому, чего никогда раньше не умел: быть с детьми, участвовать в