|
Поэтому, когда по возвращении в Хайндхэд Тавернер предложил мне выполнить некое задание, я решил, что свои планы по изучению стигматов я должен отставить, и выбросил этот случай из головы. — Роудз, — сказал он, — я хочу вас попросить сделать для меня одну работу. Я должен был ехать сам, но мне чрезвычайно трудно выбраться, а вам уже достаточно хорошо известны мои методы, и, пользуясь своим природным здравым смыслом (которому я доверяю гораздо больше, чем анимизму* многих других), вы сможете описать мне все, что там произошло, и, пользуясь моими указаниями, заняться этим вопросом. (Анимизм — вера в существование духов, в одушевленность всех предметов, в наличие независимой души у людей, животных, растений (прим. перев.)) Он передал мне письмо. На нем была надпись: «Для передачи Дж. X. Фрейтеру», а дальше следовало без какого-либо вступления: «То, о чем вы меня предупреждали, произошло. Я действительно утратил способность что-либо понимать, и пока вы меня не вытащите, можете считать меня утопленником и в прямом, и в переносном смысле. Я не могу выбраться отсюда и приехать к вам; может быть, вы могли бы приехать ко мне?» Призыв завершался цитатой из Вергилия, которая, казалось, имела мало отношения к делу. Почувствовав, что меня ожидает приключение, я охотно согласился на предложение Тавернера. Это было длительное путешествие, и когда в серые зимние сумерки поезд наконец остановился на конечной станции, западный ветер донес до меня острый соленый запах. Оказавшись на морском берегу и в первый раз увидев море, я всегда испытываю глубокое волнение. В моей памяти сразу всплыла другая одинокая душа, которая любила синие воды, —девушка с лицом с картины Россетти, лежавшая на жесткой больничной койке в мрачной глуши южного Лондона. Она живо встала в моем воображении, когда я сел в устарелый запряженный лошадьми экипаж, единственное, что в мертвый сезон могли мне предложить на этой станции, и отправился по пустынным продуваемым ветром улицам в приморскую часть города. Когда асфальт и домики с пансионом остались позади и мы по прибрежной дороге направились к наносным отмелям за городом, сквозь надвигающуюся темноту показалась серая полоса бурунов. Теперь дорога начала виться вверх по утесам, и я слышал тяжелое дыхание лошади на подъеме, пока раздавшийся из темноты оклик не положил конец нашему путешествию. В свете фонарей экипажа перед нами возникла фигура, одетая в плащ с капюшоном, и голос, в котором было нечто неуловимое, что всегда выдает выпускника Оксфорда, приветствовал меня по имени и предложил сойти. — 130 —
|