|
Дождь зарядил на неделю. Беневоленский приходил каждый день и скоро подружился со всеми, кроме Владимира, который все еще где-то гостил. Даже Варя начала улыбаться и слушать рассказы о Швейцарии, а Иван доверил ему свои опыты, и они вместе оглушительно взорвались. В сторожке вылетели рамы, собаки подняли лай. Химиков дружно ругали, и это окончательно сблизило Беневоленского с осиротевшим полудетским семейством Олексиных. Владимир приехал, когда вся семья азартно заделывала прорехи в сторожке, даже Варя стояла тут же. — Я познакомился с чудными людьми! — выпалил Владимир, едва соскочив с чужой коляски. — С изумительными, прекрасными людьми! Послезавтра они приедут к нам с визитом! Алхимик взорвался? — Где твои трофеи, Соколиный Глаз? — весело спросил Иван. — Будут трофеи, Иван Иванович, все будет! — прокричал Владимир и убежал переодеваться. Вернулся он в прекрасном настроении: беспричинно смеялся, пел, перестал обижаться и стремился всем помочь. И очень беспокоился о достойном приеме гостей: — А что на обед, Варя? А ром у нас есть? Сергей Петрович любит после обеда скушать рюмочку рома. — Ром не кушают, — привычно поправила Варя. — И вообще избегай этого слова — оно шипит. — Ну, видела бы ты, как он смакует! — с восторгом воскликнул юнкер. — Ну именно — кушает, понимаешь? — Вкушает. — Господи, а вина-то хватит? Вдруг Федя все выпил с этим поповичем? — Как ты сказал? — нахмурилась Маша. — Ты очень гадко сказал. — Сорвалось, Машенька, просто сорвалось! — Влюбился, — сказала Варя, когда Владимир убежал. — Нет, Маша, он определенно влюбился там. — Ну и прекрасно. Влюбиться — это прекрасно. — Только не нам, — вздохнула Варя. — Мы, Олексины, влюбляемся очертя голову и на всю жизнь. Гости приехали к обеду. Варя беспокоилась за этот обед, потому что впервые принимала и боялась что-либо упустить. Кроме того, она подозревала, что ей не удастся занять гостей умным разговором, и ради этого пригласила Аверьяна Леонидовича. — Варя, милая, ты все испортила! — в отчаянии кричал Владимир. — Он же вести себя не умеет, он же из сельских попиков! Однако Беневоленский вел себя безукоризненно, чего никак нельзя было сказать о самом Владимире. И куда девалась его обычная непосредственность: он то мрачно молчал, уныло глядя в тарелку, то начинал говорить и говорил слишком долго и громко. При этом он много пил, а Варя не решалась остановить его, страдала и с огромным облегчением встала из-за стола. — 64 —
|