|
– Служебные дела, – рассеянно пояснил Хомяков. Варвара улыбнулась: – Викентий Корнелиевич на редкость деликатный человек. Сегодня – день маминой памяти, день – для родных. Вот он и сослался на службу. Кстати, панихида – в двенадцать, пора одеваться. – Она встала, вздохнула неожиданно: – А Грапы все нет… Потом поехали на панихиду, отстояли ее, поставили свечки от себя и от Наденьки. А когда выходили из храма, Варя вдруг вспомнила, что ни разу не подумала о маменьке во время всего богослужения. Вспомнила со стыдом и болью и даже прошептала про себя: «Прости меня, маменька, прости, но ты же все понимаешь…. « Дома уже ожидал обед, но едва успели поднять поминальную, как в столовую бесшумно вошел Зализо. Нагнулся к Варе: – Грапа спрашивает, когда велите прийти. Варвара тотчас же поднялась из-за стола: – Простите, господа. Грапа ожидала в холле у лестницы, ведущей в комнаты Наденьки. Точно и сейчас охраняла ее. – Заговорила она. Чуть-чуть, но заговорила. – Господи!.. – Варя перекрестилась. – Я ей про Рождество, про Ивана Ивановича. А она вдруг спрашивает: «Аверьян Леонидович приехал?» «Приехал», – говорю. А она: «Я сейчас – Маша с бомбой». – Маша с бомбой? – Так сказала. – Почему же так сказала? – Не знаю, Варвара. Ивановна. – Грапа удивленно пожала плечами. – Но в больнице и такого не было. – Да?.. – То есть совсем без интересов. «Да – нет», вот и вся беседа. А тут – разговор целый! Потому вас и потревожила. – И очень правильно сделала, спасибо тебе. – Задремала она, я и спустилась. Когда проснется, я вам скажу, если что новенькое замечу. Грапа стала подниматься по лестнице, а Варвара тотчас же поспешила в столовую. – Наденька разговаривала! – с торжеством объявила она. – Вами интересовалась, Аверьян Леонидович. И Машей. – Мной и Машей? – Беневоленский был очень удивлен. – Прав был Викентий Корнелиевич, сердце у него – вещун, – взволнованно объявил Роман Трифонович. – И ты, Коля, прав. И… и все мы правы, что вытащили ее из больницы. Она здесь скорее окрепнет, оглядится… – И вспомнит о своей горничной, – вздохнул Василий. – Разбередит душу свою. – Да. – Иван грустно покачал головой. – Только не горничной она была для Наденьки, она ее подружкой была. Помнишь елку в Высоком, Аверьян, Рождество… – Гадания их, – напомнил Беневоленский. – Подруга, конечно, девичья подружка. Но Наденька почему-то вспомнила о Маше. О Маше и обо мне… — 382 —
|