|
- Дозволь!.. Винтовка пляшет в руках, но черный зрачок ствола по-прежнему вглядывается в меня. Точно и пристально. Сейчас грянет выстрел... А командир молчит. Черные и не пустые сейчас, а пронзительные глазки его перебегают с лица на лицо. Чуть вздрагивают узкие усики. Он сейчас-Господь Бог. Он упивается сознанием, что он - сам Господь Бог. И нет сейчас никого выше и могущественнее его. Сейчас грянет. Ужас охватывает меня, каждая клеточка вопит об ужасе конца. Ведь смерть - это никогда не родиться. Никогда во все времена. Зина вдруг бросается вперед. Не к бойцу с дикими глазами - к черному командиру с полоской усиков. Она что-то говорит, захлебываясь странным клокочущим смехом, но я ничего не соображаю. Я понимаю только, что она тоже закрыла меня от пляшущего ствола, и неистово хочу бежать, бежать, пока женщины стоят между мной и выстрелом. Хочу и не могу. У меня нет сил. Из моих ног уже сварили холодец, и чудо лишь в том, что я еще не упал. - ...застрелишь, застрелишь, обязательно застрелишь, но потом, потом. Я три года мужика не знаю, три года. Я уж вешалась, я жить не хочу, я тебя хочу. Аж дрожу вся, как увидела. И не жизнь мне нужна, а... Ну, пойдем, пойдем, после застрелишь. После. Я тугая, во мне еще жизни... Я так прижмусь... - Гы...- вдруг удивленно роняет боец.- А что, товарищ командир, а? Всегда успеем, от нас никуда... Продолжая жарко бормотать, Зина медленно оттесняет усатого за кусты. Слышу, как трещит кнопка ее единственной блузки... Боец продолжает держать нас под прицелом. Но глаза его уже ничего не видят: они будто влезли в его уши, он - весь там, за кустами, где сбивчивый шепот, где смешок, где шорох одежды. И вскрик Зины: - Родимый!.. Стоим. За кустами совсем рядом - частое тяжелое дыхание, сладкое оханье Зины... Боец бессмысленно кричит и начинает топать ногами. Потом опускает винтовку и левой рукой хватает Елену Алексеевну. - Ну, икряная?.. Ну!.. - Сейчас, сейчас,- бормочет она.- Только парнишку... парнишку отпусти.Не могу при нем... - Пшел!..- дико кричит боец, бросая винтовку и грабастая Елену Алексеевну двумя руками.- Пшел! Я бегу. Бегу изо всех сил своих, спотыкаясь мягкими ногами. Падаю, вскакиваю, бегу. Уж воздуха нет, а я все бегу. Прибегаю на станцию. К лавке. Не знаю, зачем я туда прибежал... Ведь у меня все равно нет денег, а женщин все равно убьют. После... Сажусь в пыль возле входа в лавку. Пытаюсь свернуть цигарку, но пальцы дрожат, и махорка сыплется мимо. Проходят люди, я их вижу и не вижу, слышу и не слышу. И все пытаюсь свернуть цигарку. — 186 —
|