|
- Ясно,- торопливо соглашается Семен Иванович.- Вопросик можно? Столбы нарезаем два с половиной, как приказано, а комель да вершинка остаются. Так можно их на дрова заготавливать, а? Для города Смоленска? Там худо с топливом. - Жечь. Никаких следов. - Ясно,- упавшим голосом соглашается Семен Иванович. - Паек на рабочих получаете? Нет? Распоряжусь. Пройдем. Старший и Семен Иванович уходят. По инерции мы еще молчим, но у легкомысленных это состояние проходит быстро. - Присядь, усатенький,- улыбается Тайка.- Замараться боишься? Самолично бензинчиком ототру. Чуешь, какой от нас аромат? Брюнет никак не реагирует. А реагирует вдруг, когда все уже забыли, о чем шла речь, когда Хавка уже начинает привычно ворчать: . - Ездиют глазеть. А работа стоит. -Каждый охотник желает знать, где сидит фазан. И все замолкают. На сей раз - от растерянности. - Что это? - строго спрашивает усатый.- У вас, кажется, интересуюсь. - Физика,- с некоторой растерянностью отвечает Елена Алексеевна.Спектр. Способ запоминания. - Спектр, физика! Внутренняя политика это, понятно вам? Товарищ Сталин учит во всякой физике внутреннюю политику искать, понятно вам? Вот в чем основное звено... фазаны. И уходит к старшему. Со шпалой. 3 Пытаюсь вспомнить, как "они" смотрели на нас. Пытаюсь - и не могу, и не знаю, зачем мне "их" взгляд сейчас, когда мое время капля за каплей истекает из меня. Капля за каплей. Но надо. Не мне- мне уже ничего не надо. Ничего. Но кто-то все равно останется. И будет жить. Будет. И если встретит такой взгляд, хоть когда-нибудь, хоть раз в жизни... Какой - "такой взгляд"? Как смотрела на нас Маруся Ивановна? Нет, в ее глазах хоть что-то было. Что-то. А в "их" глазах ничего не было. Ничего, даже пустоты не было. Потому и никак не могу вспомнить. Разве что у брюнета с алыми кубиками что-то вспыхнуло вроде блеска, когда он, обшаривая нас своей отсутствующей пустотой, задержался на Зине. Что-то нечеловеческое, но - живое. И Зина ощутила это нечеловечески живое, вздрогнула и - как всегда: - Я!.. Мы привыкли, а он - про охотников и фазанов. И все его поняли, и все примолкли. Только когда машины уходят, увозя Семена Ивановича, Хавка подводит черту: - На распыл нас. И грязно, страшно ругается. Самым забористым блатным матом. И опять все молчат, никто не осуждает ее и никто не рвется работать. Молча курим v костра. И опять Тайка не выдерживает: - Почему это нас на распыл? - Со страху,- невразумительно поясняет Хавка. И никто не интересуется, почему страх, чей страх, откуда страх, только Тайка странно смотрит на меня. Всем ясно, потому что страхом переполнена вся жизнь. Он колышется вокруг всех и внутри каждого. Он подступает к горлу, не дает вздохнуть, мы булькаем, а не смеемся, от каждой мелочи, от каждого пустяка захлебываясь этим мутным бессознательным страхом. — 182 —
|