|
- Я вам верю. Только она не виновата, что у нее такая жизнь. Она ее не выбирала. - Так о том и толкую!- вдруг кричит он.- Ты выбираешь. Ты! Вот и выбирай, что в масть. Ежели, конечно, так желаешь, чтоб под кустом валяться, тогда конечно. Тогда валяй, тело требует. - Я люблю ее. Люблю, вам понятно? И никто мне больше не нужен. - Это в лесу-то, - ухмыляется Семен Иванович. - Тут-то, конечно, она получше Хавки будет. Да не век тебе в лесу торчать, дни остались. Дни, Ванюшка! Говорил я с начальником, вот. Говорил, и бумага будет, будет бумага, что ты мне сын. В город переедешь, работать начнешь, в люди выйдешь. А этим тут все равно хана. Из такого леса не выпустят. - Хана? Почему хана? - Ну, как тебе сказать. Лес будут валить. На другом участке. Могилы тут... Он вдруг замолкает. Он даже испугался, такое у меня чувство. Очень чего-то испугался. - Какие могилы? . - Какие, какие. Никаких нет. Это я так сказал, что, мол, в лесу, как в могиле. И потому тебе не о девке думать надо, а как отсюдова вылезти. Как к людям выйти. - Тайка - не девка. Тайка - моя невеста, Семен Иванович. И никогда этого слова не говорите. Никогда. А то мы уйдем. - Куда? Кто вас выпустит, кто?, - Сами уйдем. И не спросимся. - Да она, она...- он суетится, подыскивая новый аргумент.- Да она старше тебя. Старше! - На два года? - Да я сам ее, куда надо, направлю!- кричит Семен Иванович.- Сам! Лично сам и направлю! - Все.- Я бросаю окурок и встаю.- Я вам очень благодарен, Семен Иванович, но Тайку не трогайте. Я без нее... Не трогайте нас. И иду к бараку. Семен Иванович, сгорбившись, сидит у холодного кострища. 2 Теперь мы с Тайкой вдвоем пилим, вдвоем обрубаем сучья, вдвоем очищаем стволы от коры. Мы все время вместе, мы разлучаемся только на ночь, укладываясь далеко друг от друга. Мы вместе перекуриваем, пьем чай, едим, вместе говорим и вместе молчим, взявшись за руки. Так хорошо мне никогда в жизни еще не было, и так хорошо еще не было у всех нас. Все начали улыбаться не только нам, но и друг другу. Даже Хавка. О страшной встрече в лесу, я убежден, знают все женщины, но никто не вспоминает об этом даже намеком, и шрам на шее Елены Алексеевны медленно бледнеет, сходя на нет. Наша бригада всегда была дружной, но у дружбы есть свои ступени. И сейчас пришла высшая. Только Семен Иванович угрюм и молчалив. Но больше не пристает с разговорами и, кажется, постепенно привыкает. Какими короткими стали вечера! Мы бродим рука об руку или сидим рядышком, но больше не целуемся. А мне так этого хочется! Но Тайка сказала, что не надо спешить, что к счастью ведет само счастье, и я ей верю. Я ведь чувствую, как все глубже и нежнее становятся наши разговоры, наши прикосновения, даже наше молчание. И я знаю, что с каждым часом приближается вершина. — 190 —
|