|
Воскресенье, 25 марта. Провел день в одиночестве. Мои друзья старели, а я грезил о женщине, которой больше не было в живых. Понедельник, 26 марта. Начались сильные холода. Ко мне зашел Йерр. Глэдис чувствовала себя хорошо, она донашивала последний месяц. — Ну разве это весна — одно название! — сказал я ему с внезапным раздражением, глядя в окно на разбушевавшуюся Сену, на древесные ветви, сброшенные ветром на асфальт или в темную бурлящую воду. Он ответил, что вчера ездил в свой загородный домик в окрестностях Парижа. Рассказал, как там падали березы, переломленные пополам. А в буковый лес и заходить-то было опасно: древесные стволы рушились наземь с таким оглушительным, путающим треском, что, окажись рядом человек, он бы застыл на месте, в испарине, скованный ужасом. Вторник, 27 марта. Ночью опять С. С распухшим от слез лицом. Среда, 28 марта. С. крепко спала, свернувшись калачиком. Что-то бормотала сквозь сон. Время от времени, среди ночи, поворачивалась с боку на бок, глубоко вздыхая. Четверг, 29 марта. Зашел на Нельскую улицу поцеловать Глэдис и вручить ей фунт шоколадных конфет по случаю именин. Она сказала, что никогда так страстно не любила их, как сейчас. Йерр взял меня за руку и — впервые! — привел в свой «малый» кабинет. Комната и впрямь была невелика. Стены сплошь заставлены книгами — обзорами, всевозможными словарями, грамматическими сборниками… — В этой комнате нет места ни одному литературному произведению! — гордо объявил он. И твердо добавил: — И никогда не будет! Позже, провожая меня к выходу, он шепнул, торжественно подняв два пальца: — Тайная задача моей жизни — это, во-первых, иссушить чувство и, во-вторых, осушить синтаксис! Пятница, 30 марта. Меня опять разбудила С. Суббота, 31 марта. Зашел на улицу Бак. Все было хорошо. Незадолго до этого А. навестил Марту. Поль по-прежнему упорно не разговаривал с матерью. Когда я уходил, он сказал: — Не помню, где я прочитал, что несчастные люди видят лучше. — Что касается меня, не думаю, — ответил я. — Ну согласись, что слезы делают взгляд более зорким хотя бы потому, что омывают глаза! Воскресенье, 1 апреля. Не хотелось никуда выходить. Но мне позвонили Коэн, Карл и Уинслидейл. «Надоело сидеть дома», — сказал Коэн. И добавил, что ему придется съездить на одну-две недели в Баварию. Как он выразился: «Наведаться в старые пенаты». Я пригласил их к себе на вторую половину дня. Карл провел средопостье у моря. Долго рассуждал о весне. О слезах соловья, которые замерзли зимой, а теперь оттаивают. О тумане, который окутывает все и вдруг расходится. О красках, которые, по его уверениям, ярче всего на кончиках цветочных лепестков. — 76 —
|