|
В квартире Нолмара раздался телефонный звонок: – Отто Васильевич, наш знакомый идет по городу. – Где вы? – Возле Домской церкви. – А он? – Пошел вниз. – Куда – вниз? – К городу. – Стойте там, сейчас за вами приедут. Нолмар позвонил своим людям в полицию и бросился к машине. Оленецкая подошла к его дому с текстом исаевской «дезы» через две минуты после того, как он уехал. – Роман, – услышал резидент в телефоне голос того, кто отвечал за пост наблюдения за Нолмаром, – Карл побежал куда-то, наверное, за доктором, очень торопился. – Бедный Карл, – ответил Роман задумчиво, – ладно, я попробую помочь ему сам. – А мне что? Идти к тете Линде? – Нет. Побудь дома, вдруг ты понадобишься… Может быть, кто-нибудь приедет к нашему Карлу. Второй сигнал был еще более неожиданный. К Роману прибежал Ханс («Сколько раз я его просил не пыхтеть по улице – нет более запоминающегося человека, чем тот, кто бежит», – подумал Роман), организовавший наблюдение за нолмаровской квартирой. Он сообщил, что только что довел до русского посольства женщину, которая довольно долго звонила в пустую квартиру немца. – Немолодая, лет сорока… Ничего приметного… – Глаза? – Серые. Или голубые. Одним словом, светлые. – Родинки на лице, особые приметы? – Родинок нет. Губы такие, обыкновенные… – Сережки? Очки? Сумка? – О! Сумка была. Коричневая, тоненькая. – Из чего сделана? – Сделана из этого… ну… как его… в Африке живет… – Крокодил? – Точно! – Во что одета? – Коричневая курточка и туфли коричневые. А пряжки золотые. Коричневую курточку из материала в пупырышках сразу узнали в раздевалке: она принадлежала шифровальщице Оленецкой. На ней были коричневые туфли с «золотыми» пряжками, а раскрытая плоская сумочка крокодиловой кожи лежала на столе в ее комнате. Простившись с Боссэ возле Вяйке-Карья – Исаев сказал ей, что дальше пойдет к себе на явку проходными дворами, – он юркнул в парадное, вышел на другую, пустынную улицу и неторопливо двинулся к центру. Эта прогулка с Лидой была разыграна не зря – женщина была маяком для тех людей Романа, которые организовали наблюдение за возможными чужими наблюдателями. Они-то и дали ей условный сигнал, что опасности нет, за Исаевым никто не «топает», только поэтому она его и оставила… Исаев так строил свои беседы, встречаясь в Ревеле с кадетами и эсерами, что давал им повод присматриваться к себе самым тщательным образом. Легенда его была точной, не подкопаешься: действительно, в девятнадцатом году он семь месяцев служил в пресс-группе Колчака, и алиби его, понадобись, было абсолютно надежным. Он справедливо полагал, что эмигранты после того, как он в первый раз легко ушел от их «наружки», станут в будущем обращаться за помощью. К кому? Это интересовало и Романа и Максима как в связи с возможной изменой в посольстве, так и на будущее. Эксперимент был рискованным. Роман поначалу отверг было его, не считая возможным разрешить Исаеву стать «подсадной уткой», но тот выдвинул свои доводы. Алиби с Колчаком и Ванюшиным – на крайний случай; умение уходить от наружки; надежда на своих людей, которые в критический момент, если он настанет, придут на помощь. — 117 —
|