|
При некоторых несовпадениях я нахожу описание Даниила Андреева очень знаменательным для моего «сна». А вот еще более важные строки, относящиеся ко смежным со Скривнусом пространствам. «Следующий слой похож на предыдущий, но он темней: как будто он застыл в неопределенном сумраке на границе вечной ночи. Здесь ни строений, ни человеческих толп; однако каждый ощущает невидимое присутствие множества других…<…> Здесь, в Мороде, царствует абсолютная тишина. Каждый, пребывающий в этом мире, других обитателей не воспринимает совсем и уверен в своем полном одиночестве. Тоска великой покинутости охватывает его, как железный панцирь. Напрасно метаться, молиться, звать на помощь, искать — каждый предоставлен общению только с собственной душой. А душа преступна, ее память запятнана совершенным на земле злодеянием, и для такой души нет ничего более пугающего, чем уединение и тишина. <…> От бесконечного диалога с самим собой несчастного не отвлекает ничто.<…>» Похоже, что я в своем видении «зацепил» сразу три слоя по терминологии Андреева — Скривнус, Ландреф и Мород. В моем неотчетливом, по сравнению с автором «Розы мира», сне перепутались искупительные миры, расположенные «рядом». Я обрадован не тем, что увидел их, а рад, что душа Е.С. была наполнена любовью, это значит, что мучения его на том свете были кратковременны и подходили к концу. Больше мне нечего сообщить по этому поводу. Второй мой «провал», отмеченный ясностью и интенсивностью переживаний, намного превышавших обычный сон, был связан также со смертью близких людей. На этот раз самых близких — смертями моей матери и тетки, с которыми я жил под одной крышей множество лет. К моему ужасу, смерти эти случились почти сразу, еще и могила не была доделана для одного тела, как сразу требовалось хоронить другое. Был повод, чтобы сойти с ума, и все бы это поняли, простили. Но я с ума не сошел. Вернее, стал не более сумасшедшим, чем был до этого. Вместо открытого безумия меня посетило одно ночное видение, которое я соединяю с предыдущим, но более «интенсивное», более явное и более страшное. Я чуть-чуть не умер внутри собственного сна. Но расскажу все по порядку. Мне привиделась довольно размытая дорога, напоминающая глину после дождя, по ней практически было невозможно идти. Я и почти не шел, а лишь оступался и падал, не в силах вытащить ноги из вязкой жижи. Дорога эта являлась границей между двумя мирами-пейзажами. Слева от меня расположился смеющийся сад. Он был именно таким, необыкновенно радостным, трепетавшим каждым своим мокрым листочком, так бывает в мае, когда ливень со всего маха окатит только что появившуюся клейкую зелень. Над этим садом светило солнце, но я не видел желтого круга, я ощущал его лучи над садом, светившие из невидимого источника. — 96 —
|