|
Пейзаж же по правую от меня руку был иным, мрачнее и туманнее. Собственно, он был таким же, как в предыдущем видении, — без солнца, без деревьев. На земле — очень много камней, напоминавших остатки арматуры после стройки. Чахлые пучки травы, мох. Но склепов, сделанных под рост человека, тут не было. Впереди по размытой дороге бежала моя мать. Она была совсем не такой, какой заполнилась в последние годы своей жизни, а гораздо моложе, лет восемнадцати-двадцати. Она была молода, легка и счастлива. Все время смеялась. И манила меня рукой за собою. Но я не успевал, я вообще не мог идти и жаловался, что догнать ее я не имею никакой возможности. Мы с ней говорили, но не губами, а душами. Она сообщала мне, как ей хорошо теперь, что она живет именно в этом саду, который, тем не менее, от меня был отделен каким-то подобием забора… И здесь внезапно все кончилось. Я провалился в некую трансфизическую дыру, лишенную материальных очертаний, и сразу после дороги, не отойдя от изумления и счастья, что увидел мать молодой, очутился в совершенном новом пространстве явно «глубинно-подземного» свойства. Низкий серый потолок буквально прижимал меня к земле. Передо мною стоял ряд железных кроватей, на которых находились старушки в белых платочках. Кажется, они лежали поверх одеяла. На ближних ко мне двух кроватях я увидел мать и тетку. Мать сказала… Сказала не душой, как в прошлом пространстве, а губами, по-человечески, что ей очень одиноко без меня, что они здесь очень скучали и теперь рады, что я выбрал, наконец, время, чтобы зайти к ним. Теперешняя мать была старой, мрачной и больной, однако все время улыбалась. Примерно такой она виделась мне в последний год жизни. Только здесь, как мне показалось, в ней была какая-то неискренность, что сразу насторожило меня. Она что-то скрывала от меня. Возможно, что виною моих чувств, моей тревоги, которую я скрывал, была ее фальшивая улыбка. Чем нежнее и приветливей становился ее голос, тем большую опасность я ощущал кругом. А голос этот говорил, что мне, возможно, не следует уходить отсюда, что мы все втроем будем счастливы, потому что здесь «очень хорошо». Полукруглый низкий свод потолка. Недвижимые старушки в белых платках… Я понял, что нахожусь в морге, что я пропал. Я почувствовал невозможность выбраться отсюда. Внутри возникло чувство паники, усугублявшейся очевидной ложью, которую мне говорил человек с внешностью моей матери. И мне тоже пришлось врать. Я улыбался, скрывая подступающий ужас, рассказывал о своих многочисленных делах, но в итоге как бы соглашался «погостить» здесь, соглашался, чтобы они не заподозрили главного моего намерения — удрать, как только представится случай. — 97 —
|