|
Серегин страдал болями в желудке. Об этом все знали, но умалчивали: негласный закон, когда летчики не вьщают своего товарища, еще желающего летать. А ведь комиссия, а потом тщательное обследование, как правило, даже если, с точки зрения самого больного, болезнь пустяковая, списывают летчика... Потерять любимое занятие, любимую работу для авиатора означает потерять себя. Каждый решает этот сложный жизненный вопрос в одиночку. Но вопрос: соответствовало ли состояние здоровья Владимира Серегина сложным условиям полета, не могло ли явиться причиной катастрофы?.. Серегин недаром ругался с начальством: это был не первый разговор о несоответствии машин требованиям полетов. Многие части изношены, двигатели некоторых самолетов перебирались несколько раз. Вопрос: могло ли повлиять на исход полета техническое состояние самолета?.. Ни на один из вопросов, перечисленных выше, нет однозначного ответа. Правительственная комиссия, возглавлявшаяся доктором технических наук генералом Белоцерков-367 ским, сделала заключение, по которому было предложено три версии гибели гагаринского МиГа. Вот они. Внимание: затронет ли комиссия хоть один из названных вопросов?.. 1-я. «Возможно, летчики приняли язык облаков за неожиданно возникшее препятствие» — шар-зонд или самолет... 2-я. «МиГ-15, вероятно, попал в след пролетевшего воздушного корабля»... 3-я. «Сила восходящего потока воздуха была настолько сильной, что заставила самолет увеличить угол атаки и свалиться... Кавычки на всех этих трех «выводах» поставлены не потому, что текст заключения комиссии цитируется по протоколу: это цитата из статьи Александра Рохлина, опубликованной в «Московском комсомольце» от 12 апреля 1997 года (статья называется «Гагарина перед смертью усыпили», — кстати, название имеет очень малое отношение к действительности). Рохлин написал ее по результатам беседы с летчиком-испытателем 1 - г о класса, 101-кратным рекордсменом мира Мариной Лаврентьевной Попович, бывшей в тот день на аэродроме. Вернувшись к тексту заключения комиссии, скажем: наверное, М. Попович, специалист высокого класса, цитировала протокол с достаточной степенью если не точности словесной, то понятности указанного в его пунктах. Попробуем с точки зрения Марины Лаврентьевны проанализировать каждый из приведенных пунктов. Во-первых, она заявляет, что почти не знает летчиков, которые были бы согласны с выводами комиссии. И сама придерживается точки зрения знаменитого «штопориста» Пышнова, входившего тогда в комиссию в качестве консультанта. Он был на сто процентов уверен, что самолет Гагарина и Серегина разбился при выводе его из штопора. — 224 —
|