|
Одним из вторичных модусов вампиризма, прорвавшихся через все гарлические предосторожности, можно считать фаворитизм. Трудность анализа фаворитизма как особого феномена связана с тем, что в нем в значительной мере присутствуют сексуальная и политическая составляющие, способные эффективно маскировать интересующий нас источник: секс и политика суть сами по себе яркие мишени для разоблачения, что и позволяет оставаться вне подозрений последнему плацдарму сверхвитальности. Неплохим материалом для исследования сути фаворитизма может послужить французская литературная традиция. Мишель Монтень, герцог Ларошфуко, госпожа де Севинье, Жан де Лабрюйер и множество менее известных представителей французской моралистики обращались к фаворитизму как сквозной теме (да и в XX столетии можно вспомнить роман-эпопею Марселя Пруста). На первый взгляд, представленная в этом обширном потоке аналитика страстей кажется слишком разнородной и никак не тематизируемой — разве что в статусе интриги (впрочем, универсальный механизм интриги, превосходящий любую частную мотивацию, был бы весьма интересным объектом исследования). Тем не менее выбор фаворита в качестве стойкого, повторяющегося мотива обращает на себя внимание. Мы видим умудренных политиков, искусных дипломатов, царедворцев, казалось бы, прожженных циников, которых можно обвинить в чем угодно, но не в отсутствии рационализма. Тем более поражает упорство в продвижении своего любимца («протеже»). Упорство, изощренность и азарт соучастия никак не укладываются в принцип целерациональности Макса Вебера: ни здравый смысл, ни инстинкт самосохранения не останавливают «интриганов». Поневоле напрашивается вопрос: почему? Подсказкой может служить мостик прямой преемственности между черной мессой и салонной культурой. Граф де Пейрак и Мишель Монтень не просто современники; их, в известном смысле, интересует одна и та же вещь: извлечение «свежей крови» из формализованного, скованного правилами приличия общения. Правда, в одном случае (де Пейрак) кровь присутствует буквально и, соответственно, прорыв суперанимации через коридор расчеловечивания тут же пресекается адептами консервированного — со всеми вытекающими отсюда последствиями. В другом свежей крови хочется в переносном смысле как соучастия в психосоматическом бытии тех, в ком учащенно пульсирует жизнь (совершенно безотносительно к морально-этической форме ее проявления). Вопрос стоит следующим образом: как далеко переносит нас переносный смысл? Не проще ли было бы объяснить фаворитизм в духе флирта, в терминологии превратностей либидо? Кроме того, фаворит является инструментом честолюбия, а сам процесс коммуникации между покровителем и протеже вписывается в форму эквивалентного товарообмена: покровительство в обмен на лесть. Для каждого отдельного случая вполне можно подобрать убедительные причины, однако масштабы явления в целом с неизбежностью ускользают. — 95 —
|