Прикладная метафизика

«Нам зеркало — вампир» — этот словесный изыск, придуманный В. Савчуком, вполне выражает девиз взыскующих признанности. Нечто в высшей степени важное определяется тем, какие пирующие тебя окружают. Но подобно тому, как вампир не может увидеть себя в зеркале (состояние сверхвитальности не рефлексируется «в себе», находясь всегда в поиске обретения другого), условно-живые (у. жи.) не видят своего актуального отражения в зеркалах — они видят лишь прежнее изображение, статичную картинку, экранирующую свершившийся метемпсихоз.

По существу, речь идет о тех же процессах, что происходили на стартовой площадке антропогенеза: аналогия получается достаточно полной, вплоть до разделения труда. Сначала вампирион набрасывается на жертву-избранника и терзает ее некоторое время, в зависимости от кровеизмещения желанного объекта. Затем, выждав, пока кровь свернется, когда трансляция пульса жизни прекратится и на избранных частотах начнет передаваться невразумительный «бобок», некрофаги обступают свою добычу, начинается их пир. Последними, если что-то останется, приходят музейщики-мумификаторы: фиксируя нетленность мощей, они реализуют свою любовь к отеческим гробам и производят первичные процедуры бальзамирования-консервирования, пополняют НЗ, неприкосновенный запас культуры.

Кстати, о птичках

Применение вампирической оптики, с ее мгновенным сканированием и нулевой рефлексией, позволяет высказать еще ряд важных соображений. Если, как уже отмечалось, половая принадлежность жертвы вампирической экспансии особой роли не играет, то среди субъектов, повинующихся неодолимому зову, преобладают женщины — и это в отличие от прямого архаического вампиризма, мужского йо преимуществу. Тому есть несколько объяснений.

Можно предположить, например, что сублимированный вампиризм только и смог сохраниться в мягкой, преимущественно женской форме. Жесткая форма прорыва сверхвитальности истреблена стражами гарлических цивилизаций вплоть до вымывания из генофонда всех доминантных проявлений. Не исключено, что сыграли роль и другие существенные моменты: сам проект женственности, как в физиологическом, так и в социально-культурном измерении, предполагает резкую смену идентификаций, не характерную для маскулинности и больше напоминающую трансформацию, чем становление. Скажем, преобразование девочки в женщину (в отличие от процесса возмужания) не укладывается в поэтапность становления. Несмотря на то что усилия теоретиков феминизма не пропали даром и многие лакуны самоотчета удалось заполнить[47], все же «происхождение женщины» во многом сохраняет характер безотчетного метаморфоза. Девочка-подросток преображается в женщину словно бы под воздействием зова: новое существо отличается от прежнего не только поведенчески, но и витально.