|
В отличие от феминизированного гуманизма, рациональная этика вовсе не требует любить кого попало, а уж тем более заниматься филантропией за чужой счёт. Уважение, права и сочувствие — вовсе не слепая «любовь». Да и найти в себе силы громко признать, что ценность как видов, так и полов, и даже отдельных людей — и для индивидуума, и для общества — бесконечно разная, тоже нелегко даётся. Куда легче говорить одно, а делать другое. Те же записные гуманисты, поедая телятину, старательно отгоняют вредную для успешного пищеварения мысль, что телёнок — это дитя, убитое без всякой надобности, просто чтобы они могли им полакомиться. Те же полуголые «звёзды», позирующие в защиту прав животных, старательно привлекают внимание не к правам, а к собственной фигуре. Почему бы гуманистам вместо этого не организовать действенное лоббирование, или просвещение масс, или что-то ещё, за вегетарианство или какое-нибудь «искусственное» мясо, раз уж им так жалко мясо натуральное? Этот лоск гуманизма — отрыжка сытости, которая мгновенно слетает, когда на кону стоят вещи посерьёзнее. Другое дело деньги или истинная любовь — это проявления сущности человека. Никто в здравом уме не пожертвует на алтарь гуманизма свою собственность или своё тело. И в отличие от безграничного гуманизма, истинная любовь ограничена близкими людьми и только там она может проявить свою жертвенную сущность. Человек всегда делит людей на своих и чужих, ближних и дальних, и иначе не бывает и быть не может, это инстинкт выживания, принцип здравого смысла и закон нравственности. Уважение — нормальные реакция на чужих, посторонних членов социума. Сочувствие — реакция на чужих, оказавшихся рядом. И любовь — на истинно близких. И никакому «гуманизму» не изменить этого простого, привычного факта. И если уж говорить об абсолютной, действительно высшей ценности, то почему бы не вспомнить о простой человеческой любви? И вытекающих предназначениях, смыслах, целях и детях? Своих, конечно, детях. Потому что они берутся только от такой, самой обыкновенной любви. А не от той, что призывает возлюбить всех «как самого себя» и тем подменяет высшую ценность — истинную любовь — высокой и красивой ложью. Духовная близость эмансипации и гуманизма только заостряет внимание на том факте, что сферы приложения любви и денег абсолютно разные. Как неуместны деловые отношения в семье, так и безответная любовь ко всему шевелящемуся неуместна в обществе — однако это именно то, что происходит. Ослепительный идеал всеобщей любви мешает трезво смотреть на вещи, в частности и, пожалуй, в особенности, на семью. Только рациональные, формальные отношения в обществе закона способны навести порядок и заставить его эффективно функционировать. И только личным отношениям принадлежит любовь, милосердие, благотворительность. Можно сказать и наоборот — личные, человеческие отношения формируются между людьми, которые попадают во взаимное «поле» любви, в поле нравственного потенциала человека, сила которого, разумеется, конечна. Чем дальше люди отстоят в обществе друг от друга — тем слабее узы любви и сильнее законы денег. Тем отношения менее личны и более формальны. Тем слабее жертвы и помощь, и сильнее разум и расчёт. — 64 —
|