Деньги или любовь. Жертвы половой войны

Ныне изрядно смердящий идеал, по которому давно тоскует кладбище, усиленно бальзамируется государством-нянькой, поглощённым своей триединой задачей — уничижением отца, развращением матери, воспитанием ребёнка-эгоиста. Индивидуализм подошёл для этой задачи почти идеально. И индивидуализм, и эмансипация — однояйцевые близнецы, братишка и сестрёнка. Индивидуализм ведёт к эмансипации, а та — снова к индивидуализму. И в основе этой карусели — права человека. Те самые драгоценные, желанные, несбыточные права без обязанностей, на которых выросло всё западное общество с такой прогрессивной личной культурой. Однако право — это только заявка на будущее, возможность реализации желания. Что толку в правах, если некому будет их обеспечивать? Если все только берут? Право человека поглощать невозможно без обязанности отдавать. Уже самим фактом наличия прав и наличия общества-химеры индивидуалисты обязаны предыдущим поколениям, и долг этот требует возврата. А иначе права так и сгинут вместе с обществом.

Сам моральный кодекс строителя современной цивилизации: «относись к другому так, как ты хотел бы, чтобы он относился к тебе», недостаточен для здорового, полноценного общества, устремлённого в будущее. Этот императив однобок и статичен. Он отрывает строителя от потока жизни, от смены поколений. Он должен быть дополнен чем-то вроде — отдай детям то, что ты получил от родителей. И потом ещё прибавь от себя. Отдавать — епархия любви. О ней дружно и целенаправленно забыли. И идеология личной свободы и «естественного» права индивидуума-одиночки закономерно привела к изгнанию любви. Закономерно породила эмансипацию и закономерно породила тотальный эгоизм.

Феминизированный гуманизм

Отсутствие любви — единственный, если не считать запаха, но зато серьёзный изъян идеологии индивидуализма. И это чрезвычайно мешает в деле закалки женщин и упрочении их решимости освободиться до полного и всеобщего конца — по той простой причине, что для женщины само сладкое слово «свобода» — по большей части пустой звук. И тут на помощь мумифицированному индивидуализму приходит феминизированный гуманизм.

Разумеется, это не тот гуманизм, который тоже идеал, путеводная звезда и дорога к счастью. Какое уж теперь счастье. В обществе абсурда оба эти бывших идеала приобрели сходные, весьма неаппетитные черты. Феминизированный гуманизм — это не любовь, а идеология любви, её не личный, но общественный вариант, её абстрактный социальный суррогат. Порождённый слабым полом, заточенный под его эмоциональные нужды и приспособленный под задачи его эмансипации.