|
Повисла тишина. Мой отец перестал есть и посмотрел на меня. – Джоди! Конечно нет! – мгновенно отозвалась я. – Я тебе уже говорила, в нормальных семьях так не поступают. Наш дедушка хороший. Давай ешь, потом поговорим об этом. Джоди в блаженном неведении о смятении, которое внесла своими словами, взялась за нож с вилкой и стала сражаться с ужином. Мои родители были поражены – это было написано на их лицах. Джоди задала свой вопрос так запросто, словно это было вполне обычным предположением. Мы быстро сменили тему и бодро заговорили о посторонних вещах, но я не могла выбросить из головы то, что услышала от нее. Ее дедушка? Я вообще не знала, есть ли у нее дедушка, да и бабушка тоже – о них ничего не было сказано в документах. Может, она путала дедушку с отцом? Неужели действительно в этом был замешан еще и дедушка? То есть еще один растлитель в ее жизни? Был ли рядом с ней хотя бы один человек, кто не подвергал ее насилию? Я посмотрела на отца – он все еще был подавлен «сюрпризом» от Джоди – и снова задумалась о том, насколько же велико может быть различие между семьями. Сможет ли ее восприятие когда-нибудь измениться? Возможно, однажды она правильно осмыслит то, что было в ее жизни: что это было неправильно и плохо, – осознает, что большинство семей живут совсем иначе, но временами это казалось пустой надеждой. Весь вечер я не спускала с Джоди глаз, а мама помогала ей рисовать и делать аппликации. Мы никогда не уходили от родителей без чашки чая и куска домашнего пирога, поэтому покинули дом уже после шести. На дороге случилась авария, так что добраться домой нам удалось, когда Джоди давно уже пора было спать. Я решила отложить расспросы о ее дедушке до завтра, но, подоткнув ей одеяло и притушив свет, я неожиданно услышала ее вопрос: – А почему дедушка ничего не делал с Эдрианом и Полой? Разве он их не любит? Я посмотрела на Джоди в полутьме. Она была вся закутана в одеяло, и мне были видны только ее светлые волосы, разметавшиеся по подушке. Как же мне объяснить ей разницу между нормальной любовью и тем извращением, которое она познала? – Это другая любовь, Джоди. Совершенно не та, что может быть между взрослыми. А то, что делали с тобой, – это вообще никакая не любовь. Это было жестоко и очень, очень плохо. Когда ты подрастешь, ты все поймешь. Я хотела уйти, чтобы приготовить себе кофе или, может быть, почитать газету, но поняла, что, если я сейчас не доведу этот разговор до конца, к утру Джоди все забудет, и ее чудовищная память засосет ее обратно в черную пропасть жестокости. — 117 —
|