|
Ученые прошлого (М. М. Фридман, Г. Н. Брейтман) и современные (М. Н. Грачев) отмечали, что общими для различных категорий жаргонов русского арго явились многие элементы еврейской «блатной музыки». Это обусловливалось двумя причинами. Во-первых, некоторые группы еврейского населения дореволюционной России по роду своей деятельности стояли близко к преступному миру. Таковыми были содержатели игорных домов, питейных заведений («шинков»), домов терпимости, ростовщики, маклеры, торговцы и даже скупщики краденого. Специфика подобного рода занятий требовала нередко общения с уголовными элементами и известной конспирации, для чего использовался жаргон. Во-вторых, у евреев имелся разговорный язык идиш, благодаря которому они общались между собой. Элементы идиша также нашли значительное распространение в русском жаргоне. В частности, «хавира»—воровской притон, «хевра»—группа карманников, «шайка»— от еврейского (chover) общество, содружество, «мусор»— агент сыскной полиции (от евр. «доносчик»). Значительное влияние на процесс развития русского арго оказал также более «опытный» преступный мир стран Западной Европы особенно с развитием капитализма в России, расширением ее внешних, культурных и экономических связей. Причем заимствование шло как из литературного языка, так и из профессионализированных жаргонов преступников. Например, из немецкого языка были заимствованы такие слова-жаргонизмы, как «фрайер»— общее название жертвы, «бур»— сообщник, «гутен морген»—утренняя кража; из французского: «шпана»— мелкий вор, «марьяжить»—завлекать, «алюра»—проститутка; из английского: «шоп» — магазинный вор, «шкет»— подросток; из венгерского: «хаза»— притон, квартира и т. п. Жаргон, как правило, вырабатывался у каждой категории профессиональных преступников. С одной стороны, он носил универсальный характер, т. е. определенная часть терминов и слов являлась общей для всех правонарушителей, а с другой — был сугубо индивидуален для каждой группы. Наиболее развитым оказался специализированный жаргон карманных воров, карточных шулеров, взломщиков сейфов, бродяг и скупщиков краденого. Криминальная символика Другое характерное проявление субкультуры профессиональных преступников — татуировки, являвшиеся своего рода знаками отличия от общей массы правонарушителей. Однако мнение о их распространенности среди представителей преступного мира не нашло своего подтверждения. Ни в первых исследованиях истории татуировок, проведенных Ч. Ломброзо, ни в более поздних работах, не встречается высказываний о каком-либо их условном значении. Правда, Ч. Ломброзо установил более выраженное желание татуироваться среди преступников и солдат с целью своего самоутверждения. Причем удельный вес татуированных лиц среды уголовников, по его данным составлял всего лишь 7,3%, в то время как среди солдат он достигал 40%1 . Однако с увеличением количества судимостей число татуированных рецидивистов значительно возрастало (с двумя и более судимостями—50%). Удельный вес татуированных преступников, по данным других исследователей, достигал лишь 15%- В русских литературных источниках не содержится сведений относительно распространенности татуировок и их криптографического (тайного) значения. Г. Н. Брейтман отмечал лишь, что у преступников чаще всего встречаются татуировки в виде якорей, картин, обозначений имен. Но следует учитывать и другое: уже тогда профессиональные преступники, как отмечали исследователи, отказывались от татуировок и уничтожали имеющиеся татуировки в целях своей безопасности. Особенностью татуировок русских профессиональных преступников, как отмечали некоторые более поздние исследователи, являлась определенная художественность рисунков. — 45 —
|