|
Смысл речей, как и положено для эмоциональных выступлений, не был философски глубок: жалобы на равнодушие властей к судьбам простолюдинов, обвинение дворян в роскошной жизни на костях народных масс, призывы к расправе над "кровопийцами и угнетателями". Постоянная накачка словесным наркотиком перевела речи выступающих от убеждения к внушению. А оно, в свою очередь, подавило у голодной и искусанной клопами и вшами биомассы инстинкт самосохранения. И обезумевшие толпы готовы были теперь и умирать, и убивать одновременно. Развернулось небывалое по силе народное восстание. Четырнадцатого июля истошно орущие "Мочи аристократов!" толпы парижан и задрыг из предместий свергли монархию и провозгласили республику на развалинах Бастилии. Опьянение победой было столь велико, что, не удовлетворившись "свободой, равенством, братством" и прочим тунеядством, победители-голодранцы организовали кровавую мясорубку. Гильотина заработала. Полетели в усеянные мухами пахнущие трупным тухляком корзины головы "врагов народа". Из ораторов этих сумасшедших дней стоит выделить тщедушного адвоката Максимилиана Робеспьера. До революции он был мелким засранцем, в которого порядочный человек даже плюнуть бы побрезговал. Революция же востребовала дар этого засранца – умение убеждать кого угодно в чем угодно. Его речь была наполнена кроме пафоса, еще и рядами псевдологических утверждений, которые, что ценно для той ситуации, всегда завершались призывами к конкретным поступкам. Толпа жаждала активных физических действий. И она их получила. Программа, в необходимости последовательного и упорного осуществления которой убеждал парижскую шантрапу Робеспьер, была проста, как потная лысина Лужкова: "Мочите везде! Мочите всегда! Мочите всех!" С такой простой программой (экономику и социальные реформы – к чертям собачьим!) и блестящей риторической техникой Робеспьер легко стал лидером революции. Однако, отправив на смерть тысячи французов, Робеспьер сам пал жертвой разыгравшихся ораторских страстей. Восторженно внимавшие ему пиплы, не получив жратвы и работы, уже через пару недель столь же восторженно внимали уже другим болтунам, кричавшим о необходимости казнить Робеспьера и его озверевшую гоп-компашку. Гражданские комитеты парижских секций замутили страшенную подлянку против отца французской революции. И после многочасовых прений приняли в ночь на 28 июля обращение к Конвенту, в котором одобряли "спасительные меры, принятые против заговорщиков и изменников", заверяя "в постоянной преданности властям Национального Конвента - единственному центру сплочения истинных республиканцев". — 79 —
|