|
Если б не распоряжение начальства, как бы славно он выспался сегодня, не спеша поднялся бы, позавтракал, спокойно съел свой ленч, прилег бы отдохнуть, к вечеру выпил бы чая с горячими — с пылу, с жару — лепешками, а позже завалился бы спать до самого утра. Воскресенье — единственный день, когда он предоставлен самому себе. Остальные шесть дней недели он жил строго по расписанию: рано вставал, завтракал, шел на службу к точно назначенному часу — двигался, как заведенный механизм. Зато в воскресенье он посылал к чертям весь этот строгий распорядок. Поэтому-то оно ему так и нравилось, и он с таким нетерпением ждал его! Еще со школьных времен он ненавидел расписания. Если б его мучили ими только в школе, куда ни шло! А то ведь дома отец заставлял его выполнять домашние задания в установленные часы. Правда, он ухитрялся увиливать от этого, так что отец в конце концов от него отступился. Ах, какой интересной, насыщенной движением была жизнь в годы его детства! Разве сравнишь ее с нынешней — тусклой, вялой! Когда жизнь — пусть до какого-то предела, но регламентирована, то движение как бы замирает в ней, его не ощущаешь. Жизнь сама-то по себе ограничена рамками времени. А если при этом еще и отсутствует свободная воля, человек ограничен, связан в своих действиях. Вот сегодня, к примеру, он заперт в этой комнате. В квадратной, как рамка, комнате, наполненной зноем и духотой. Господи, до чего ж ему не хочется работать! Он принялся разглядывать письменный стол. На поверхности стола красовались разводы, пятна — следы пролитых чернил, чая, еще каких-то жидкостей, засохшая грязь. Это был очень древний стол, доведенный до самого плачевного состояния. Будь у него новый стол, может, тогда появился бы и вкус к работе? А тут сядешь за эту развалину, и руки опускаются — ничего не хочется делать. Особенно в воскресенье… Он продолжал рассматривать стол, вызывавший в нем какое-то тошнотворное чувство. Вдруг мелькнула мысль: а не вымыть ли это старое чудище, не соскрести ли всю грязь, не навести ли на нем порядок?.. Но ведь он так устал, голова и руки словно свинцом налиты — откуда взять сил, чтоб выполнить свое намерение? Он отбросил мысль об уборке и еще раз оглядел стол. Справа на нем лежало множество папок с делами — старых, запыленных, набитых бумагами разного формата. Они лежали тихо, будто спали. Все они имели одинаковый цвет — грязно-бурый, как, впрочем, и сам стол. Какое унылое однообразие! Если б эти папки были разного цвета, то, возможно, производили бы совсем иное впечатление. Однако это однообразие как бы отражало монотонность жизни, вращавшейся по одному и тому же кругу. Дни были как две капли воды похожи друг на друга. Только воскресенье вносило некоторое разнообразие в привычную рутину. А сегодня и оно превратилось в обыкновенный скучный, бесцветный день. Совершенно такой, как вчерашняя суббота или завтрашний понедельник. Унылая смена одинаковых дней, замкнутый круг, кольцо… И в этой непрерывной смене дней человек движется по кругу, как вол на сахароварне, что приводит в движение давильный пресс. — 93 —
|