Доктор Бадмаев. Тибетская медицина, царский двор, советская власть

— Неправда!

— Доктор, я знакомился с вашим делом... Не хотелось напоми­нать, но... Вот, пожалуйста.— Комендант раскрыл папку и поли­стал ее.— Вот! В вагоне поезда на участке пути между Финлянд­ским вокзалом и станцией Удельная вели контрреволюционную пропаганду, есть свидетели.

— Какая «пропаганда»?! Я ехал с приема с женой и дочерью... Два солдата и матрос говорили о революции. Я спросил: «Что же дала вам устроенная вами революция?»

— Вот это и есть контрреволюционная пропаганда и агитация! В чистом виде.

— Это ваша свобода?

— Да, это свобода от контррезолюции, доктор. Идет граждан­ская война! Вот кончится, тогда... Но и тогда против революции говорить не позволим!

Теперь уже дед не хотел обострять разговор перед своим осво­бождением. Страсти накалены...

— Ну хорш,— сказал он.— Ваше дело. Я старый человек. По­зволяете мне лечить — и на том спасибо. Будет надобность во мне—прошу, приму без очереди,

— Без очереди, доктор, вы царских министров принимали... А мы люди простые, постоим и в очереди, придет нужда.

— Не думаю. Не очень-то любят власть предержащие в очере­дях стоять. Все властители похожи друг на друга: встань ты, я сяду. Ты попользовался, теперь дай и мне.

— Доктор, вот вы опять начинаете! Хотите обратно вернуться? — уже с раздражением осадил комендант.

— Молчу-молчу!.. Но это еще Лев Толстой сказал о револю­ционерах.

— И с графа мы б спросили кое за что, будь он жив!.. Дед хотел едко ответить начальнику, однако сдержался.

В канцелярии тюрьмы ему выдали нужные документы, дело­производитель записал в тюремный журнал: «Согласно распоряже­нию за номером, за подписью... гр-нин Бадмаев П. А. отпущен по месту жительства: Петроград, Удельная, Ярославский, 85>*. И двери тюрьмы растворились еще раз, выпустили деда. Выйдя из ворот Чесменки, он перекрестился, вдохнул свежий утренний апрельский воздух и зашагал в сторону Нарвской заставы, где ходил трамвай. До него было километров пять. В руках он нес небольшой саквояж с пледом, сменой белья и другими необходи­мыми в тюремной жизни вещами. Вскоре его догнала лошадь с под­водой. Петр Александрович не стал ни о чем просить, а лишь взглянул па мужика-возницу. И тот остановил лошадь.