|
Раз я затронул этот вопрос об отношении, я хотел бы раскрыть «политические» скобки. В тот момент, когда психотерапевтическое сообщество взволновано тем, чтобы дать психотерапевту некое определение и даже некий статус, определение self в качестве контакта и тем самым перенесение акцента на интерсубъективные отношения открывает дорогу другому определению психотерапевта, которое иначе зависит от «психологического знания», нежели то, за которое ратует большинство представителей психологии
и психиатрии. Если рассматривать self в качестве инстанции, которая является более или менее стабильной, более или менее накладывается на понятие субъекта, как мы сказали об этом выше, в рамках индивидуалистической парадигмы, то психотерапевт должен развивать объективное «знание» или, по меньшей мере, верить в то, что таковое возможно, подобно психотерапевтам других направлений. Его интервенция была бы, в таком случае, интервенцией эксперта, основанной на знании объекта под названием «Человек». В отсылке к постмодернистской парадигме, как я упомянул выше, акцент должен сместиться на диалогическое конструирование опыта. Отныне не экспертиза и не психотерапевт, назначенный на должность архитектора перестройки, стоят в центре спора и, следовательно, определения; и это может нам позволить строить профессию психотерапевта на специфических и автономных основаниях, принимая в расчет особенность нашей позиции и нашей практики. Курт Левин еще раз может способствовать выработке нами наших идей своим понятием «исследования-действия»: нет объекта исследования, не зависящего от действия, которое осуществляется с ним. Скобки закрываются. Необходимая осторожность в отношении вопроса о смысле На предыдущих страницах я часто упоминал о смысле. Понятия «открытия» и «конструирования» долгое время противопоставлялись. Вопрос о смысле неизбежно влечет нас к герменевтике, предметом которой он по определению является. Европейский конгресс по гештальт-терапии в 1998 году был посвящен теме «Герменевтика и клиника». Ссылка на гер- 66
меневтику рождает во мне некоторое неудобство, которое в данный момент для меня не вполне ясно и которое требует от меня дополнительных исследований. Конечно, Поль Рикер замечательно показал, что «герменевтическое поле само по себе расколото», взорвано противоречиями и различными стратегиями, и, следовательно, обращаться к герменевтике можно по-разному. Но я еще раз хочу сказать, что, по моему мнению, постановка вопроса о смысле в центр того, что должно волновать терапевта, может оказаться тонкой подменой. В самом деле, герменевтика вышла из «науки» об интерпретации письменных текстов. Изначально это были сакральные тексты. Затем границы дисциплины раздвинулись в разных направлениях, вобрав в себя обширную проблематику «смысла смысла». Тем не менее остается то, что герменевтика ориентирована на интерпретацию текстов. Мне очень нравится определение человека, предложенное бельгийским философом Анри Ван Лиром: «обозначенное животное», и мысль о том, чтобы прочитывать человека как животное, испещренное знаками, далеко не лишена интереса. Повторяю, остается ответить на вопрос, должна ли психотерапия рассматриваться прежде всего дешифровка или же как конструирование? Я полагаю — это предмет веры, — что гештальт-те-рапия строится скорее на понятии опыта, и в этом отношении смысл есть только одно из построений опыта. — 32 —
|