Обитаемый человек

Я приведу другой пример того, как трудно бывает сочетать правду с добрым отношением к пациенту. Пациент спрашивает терапевта: “Как вы думаете, я скучный человек?” Иногда ответ “да” бывает терапевтически правильным, стимулирует пациента принять это качество всерьез и что-то с ним сделать. Но если терапевт, например, скажет: “Меня больше интересует не то, скучный вы человек или нет, а то, скучно ли вам самому”. Вы скажете, что это отговорка? Да, но это также может быть необходимым — ведь пациент действительно скучен именно потому, что ему скучно с самим собой. Такой ответ терапевта ставит его в активную позицию, а кроме того, доброе расположение терапевта к пациенту не исключает правдивости сказанного. И хотя пациента могут беспокоить неудобные замечания терапевта на его счет, он тоже достаточно разумен, чтобы различать, что происходит в его интересах, а что нет.

Искусство терапии заключается не в том, чтобы фиксировать происходящее, а в том, чтобы выбирать для каждого пациента подходящий момент и учитывать его личные переживания, концентрируя его внимание на обстоятельствах и их скрытом смысле, и в соответствии с течением этих переживаний выстраивать последовательность терапевтического процесса. Часто терапевту требуется вся его деликатность, чтобы выразить пациенту горькую правду. Этот процесс не может быть просто технологическим и, конечно, требует от обоих — и терапевта, и пациента — взаимного расположения и доверия, то есть того, на чем всегда строится обычный контакт.

За пределами обычного контакта.

Искусство терапевта

Существуют явные сложности, связанные с контактом, ограниченным техническими и профессиональными требованиями терапии. Обычный контакт может быть недостаточным, кроме того, в него могут внедриться терапевтические приемы. Терапевтам следовало бы почаще прислушиваться к актерам, художникам, композиторам. В своем искусстве они поют гимн глубинам повседневного существования. И все-таки, как художники, так и терапевты стремятся подняться над обычными переживаниями.

Поэтесса Мэй Сартон посвятила поэму своему уже покинувшему этот мир терапевту. В ней она рассказывает о своих отношениях с ним, особо выделяя ту часть их взаимоотношений, которая не давала ей покоя. И она снова и снова пишет об этом:

Он видел, он слушал, он слышал,

Он помнил все.

И каждое слово его я слышала.

Наполненные теплотой отношения с терапевтом помогают Мэй Сартон выделить неназванные части ее “я”. Мы можем только представить себе, что заинтересованное выслушивание и искреннее признание терапевтом красоты ее стихов по меньшей мере упро­чило ее “я-поэта”. Она вдохновенно описывает его удивительное молчание и проникновенное выражение лица. Она знает, что он жил среди таких людей, как она, и всегда проявлял к ним неизменное внимание.