– Ну что ж, я очень рада, Шарль, что мои ягодки боярышника вам нравятся. А почему вы здороваетесь с Говожо? Разве вы и ее сосед по именью? Маркиза де Сент Эверт, убедившись, что принцессе доставляет удовольствие болтать со Сваном, оставила их вдвоем. – Но ведь и вы ее соседка, принцесса. – Я? Выходит, у них всюду именья! Я им завидую! – Нет, вы соседка не Говожо, а ее родственников; ее девичья фамилия – Легранден, она часто приезжала в Комбре. Вам известно, что вы – графиня Комбрейская и что капитул обязан платить вам оброк? – Не знаю, что мне должен платить капитул, – я знаю, что мне самой приходится ежегодно выкладывать сто франков в пользу священника, и особого удовольствия это мне не доставляет. Странная, однако, фамилия – Говожо. Она обрывается там, где нужно, но все таки получается некрасиво! – со смехом добавила она. – Начинается она не лучше, – заметил Сван. – А ведь и правда: это же двойное сокращение!.. – Кто то очень сердитый и чрезвычайно благовоспитанный не решился оставить все первое слово. – И все таки не удержался и начал второе; уж лучше бы он оставил целиком первое – и дело с концом. Мы с вами очень мило шутим, дорогой Шарль, но как я горюю, что совсем вас не вижу! – ласковым тоном продолжала принцесса. – Я так люблю беседовать с вами! Ведь какому нибудь идиоту Фробервилю я бы даже не могла объяснить, почему Говожо – фамилия странная. Жизнь ужасна, согласитесь! Мне не бывает скучно только с вами. Разумеется, принцесса говорила неправду. Но Сван и принцесса одинаково смотрели на мелочи жизни, и следствием этого, – если не причиной, – являлось большое сходство в их манере выражаться и даже в произношении. Это сходство не поражало только потому, что у них были совсем разные голоса. Но стоило мысленно отделить от слов Свана их звуковой покров, забыть о том, что звук проходит у него сквозь усы, и оказывалось, что из его слов составлялись те же самые фразы и обороты и с теми же интонациями, какие можно было услышать в кружке Германтов. В важных вопросах Сван и принцесса решительно расходились. Но когда Сван загрустил и никак не мог унять дрожь, которую ощущает человек перед тем как расплакаться, ему все время хотелось говорить о своем горе, как убийце хочется говорить о своем преступлении. Услышав признание принцессы, что жизнь ужасна, он был так растроган, словно принцесса заговорила с ним об Одетте. – Вы правы, жизнь ужасна. Нам надо бы почаще встречаться, дорогой друг. Ваша главная прелесть в том, что вы не жизнерадостны. Мы провели бы с вами чудесный вечер. — 207 —
|