|
– Ах, принцесса, недаром вы из рода Германтов! Вы отличаетесь чисто германтским остроумием! – Я буквально от всех слышу про германтское остроумие и не могу понять, что это значит. Стало быть, вам известно еще чье то остроумие? – Тут принцесса рассмеялась смехом, брызжущим весельем, все черты ее лица уловила, накрыла сеть оживления, а в глазах вспыхнул, загорелся солнечно яркий блеск радости, какою они могли засиять только от слов, хотя бы сказанных ею самой, но восхвалявших ее остроумие или же ее красоту. – А, вон Сван здоровается с вашей Говожо; вон он… около тетушки Сент Эверт, видите? Попросите его, чтоб он вас познакомил. Только скорее, а то он собирается уходить! – Вы обратили внимание, как скверно он выглядит? – спросил генерал. – Милый Шарль! Наконец то он идет ко мне, – я уж думала, он не хочет меня видеть! Сван очень любил принцессу де Лом; к тому же она напоминала ему Германт – именье около Комбре, – весь этот край, который он так любил и куда он не ездил, чтобы не выпускать из виду Одетту. Он знал, что полуартистичеекая, полусветская манера держать себя, которую он вновь невольно усваивал, как только погружался в прежнюю свою среду, нравится принцессе, и сейчас, беседуя с ней, он держал себя именно так, а кроме того, он действительно испытывал потребность излить тоску по природе. – Ах! И очаровательная принцесса здесь! – воскликнул он так громко, чтоб его слышала не только маркиза де Сент Эверт, к которой он обращался, но и принцесса де Лом, для которой он это говорил. – Вы подумайте: она нарочно приехала из Германта, чтобы послушать листовского «Святого Франциска Асизского», и успела только, подобно милой синичке, клюнуть несколько ягодок шиповника и боярышника и украсить ими свою головку; на ней еще блестят капельки росы и снежинки – воображаю, как там мерзнет герцогиня. Прелестно, дорогая принцесса! – Как! Принцесса нарочно приехала из Германта? Ну, это уже слишком большая жертва! Я не знала, я смущена! – простодушно воскликнула маркиза де Сент Эверт, не привыкшая к свановской манере выражаться. – Да, правда, похоже… – рассматривая прическу гостьи, продолжала она. – Пожалуй, только не на каштаны, нет… Отличная мысль! Но каким образом принцесса узнала мою программу? Музыканты даже мне ничего не сказали. Сван, привыкший говорить тонкие вещи, непонятные большинству светских людей, женщине, с которой он непременно бывал изысканно любезен, не счел нужным объяснять маркизе де Сент Эверт, что речь его носит метафорический характер. А принцесса залилась смехом: в ее кружке остроумие Свана ценилось высоко, а кроме того, она полагала, что всякий обращенный к ней комплимент должен отличаться наивысшим изяществом и вызывать неудержимый смех. — 206 —
|