|
М.: Я думаю, это скорее поэтический образ, чем научное понятие. Описывает часто случающийся перекос в чем-то. Я употребляю выражение "запутанный клубок", чтобы указать на пагубную близость... Как если бы я сказал: "Вот организмы, которые жертвуют индивидуальностью, сохраняя привязанность". Бернис Розман пустила его в ход, когда мы работали по психосоматической программе, и оно оказалось полезным для тех исследований. Думаю, Фрэнк прав: психотерапевты стали злоупотреблять этим понятием, толкуя его слишком расширительно. Но уж за этот перекос я не обязан отвечать. Инт.: Что в практике семейной терапии сегодня вас больше всего беспокоит? М.: Сегодня много семейных терапевтов, владеющих приемами, но – не понимающих семью. Иногда я наблюдаю изумительную работу и – совершенно неправильную, потому что приемы не избираются применительно к конкретно понимаемому случаю в его социальном контексте, но берутся из того, что у терапевта "под рукой". Когда я только начинал обучать семейной терапии, я это делал с обманчивой простотой. Сегодня я чаще говорю о сложности. Инт.: И еще вы больше внимания обращаете на опыт психотерапевта или на отсутствие опыта. Кажется, вам нравится задеть ваших молодых слушателей, бросив фразу вроде: "Не имеющим пока детей психотерапевтам не следует браться за семьи с детьми". У меня нет детей. Значит, мне нельзя в семейные терапевты? М.: Почему же, но если вы проводите терапию семей с детьми, вам нельзя забывать, что у вас недостаток опыта. Вы будете считать, что родители могли бы быть лучше, чем они есть. Быть родителем – это воспитывать в себе предельное смирение; невозможно быть родителем, не ошибаясь. Опыт неудач добавляет вам силы. Когда вы работаете с семьями, вы, возможно, не сможете не сочувствовать детям, но вам не следует винить родителей за то, что они просто люди. Конечно, сказанное не значит, что вы не способны преодолеть недостаток опыта, – вы должны найти какую-то замену ему. Сегодня я повторяю снова и снова: психотерапевт обязан понимать, что не каждому по силам справиться со всеми и любыми семьями. Инт.: К себе вы это тоже относите? Ваши трудности в психотерапии связаны с неполнотой вашего личного опыта? М.: Разумеется. Мне при моем стиле работы обычно трудно с людьми заторможенными или замкнутыми. Мне требуется определенный уровень живости, тогда я могу работать. Если этого нет, я, возможно, навяжу людям чуждый им ритм. В процессе моего собственного развития был этап, когда я прекрасно контактировал с подростками и получал огромное удовольствие от работы. Вероятно, теперь я бы скучал. Становясь старше, я нахожу новые группы, с которыми продуктивно работаю. Например, это серьезно больные люди или пережившие какую-то катастрофу. Я их понимаю, я сам такое испытал. Я сочувствую, я способен отреагировать. Не утрируя... Я не отворачиваюсь от смерти. — 102 —
|