|
Моментом наивысшего универсализма является здесь сострадание самого Энея к мертвому Лавзу и его свидетельство о том, что смерть от руки столь великого человека, как Эней, явится утешением для Лавза (821-932). Мезенций, который тоже пылает ("ardens") и к тому же вступает в бой по велению Юпитера (689), сравнивается с неподвижным утесом среди бушующих волн (693-695), а также с вепрем, который в тенетах "рычит и, ярясь, поднимает щетину" ("infremuitque ferox et inhorruit armos", 711, Сол.), "бесстрашный, скрежещет зубами" ("inpavidus... dentibus infrendens", 717-718), и, наконец, с голодным львом, который в неистовом исступлении пожирает козу или оленя (723-729). В этом стиле изображается неистовая борьба Мезенция с врагами (730-746), а также и борьба его соратников (747-757). Для поведения и самочувствия Мезенция очень важно отметить то, что на предсказание Орода о его скорой гибели по воле рока ("fata", 740-741) он, "усмехаясь с гневом" ("subridens mixta... ira", 742), весьма неопределенно говорит, что это решит Юпитер (743-744). И когда он выходит на бой с Энеем, "бурный" ("turbidus"), похожий на Ориона, который, находясь в морской глубине, головой касается туч (762-768), он поджидает врага не дрогнув, подобный неподвижной громаде (770-70-71). Характерней же всего те его слова, в которых он обожествляет свою собственную руку и оружие ("dextra mihi deus et telum, quod missile libro, nunc adsint", 773-73-74). Если выше мы видели, что Нис считает богом собственную воинскую страсть, то Мезенций считает богом собственную руку, направляющую оружие на врага. Неудивительно поэтому, что настоящим богам приходится только жалеть обе враждующие стороны, хотя бедная фурия Тизифона сама тут же грозно свирепствует ("saevit") в боях (758-761). Мезенций, предчувствуя гибель сына, издает вопли и воздевает руки, а потом припадает к телу Лавза (843-845). Противоречиво-трагическое состояние духа Мезенция, ринувшегося в ряды врагов, весьма отчетливо формулируется так: это стыд за гибель сына ("aestuat ingens... pudor"), безумие ("insania") от горя, сознание своей силы ("conscia virtus") и возбужденная фуриями любовь к сыну (870-872; ст. 872 о фуриях нельзя исключать из текста, как это делает О. Риббек){43}. К этому необходимо еще прибавить и слова Мезенция перед смертью, которые теперь уже не будут для нас неожиданными: "Я не страшусь смерти и не считаюсь ни с кем из богов) ("nec... divom parcimus ulli", 880), а также: "Нет греха в убийстве" ("nullum in caede nefas", 901). Меч Энея Мезенций принимает сознательно ("haut inscius") и умирает в волнах собственной крови (907-908). — 78 —
|