|
Зейг: Ты хочешь сказать, что существует расовая форма сознания? Эриксон: В нашем мозгу миллиарды клеток, способных реагировать на миллиарды разных раздражителей. Функции клеток мозга очень специализированы. Если ты принадлежишь к народу, где из поколения в поколение использовались лишь определенные клетки мозга, любой сигнал, получаемый младенцем извне, приводит в действие эту многовековую схему. Возьми, например, евреев. Тысячелетиями они подвергались преследованиям. Они могут и между собой воевать, причем весьма жестоко, но стоит вмешаться народу другой национальности, как они тотчас объединяются против незваного пришельца. Распри побоку, евреи объединяются против общего врага. Зейг: Да. Эриксон: Разве не так? Зейг: Так. Эриксон: Норвежцы известны как потомственные мореплаватели и исследователи новых земель, со временем они распространились по всему свету. И греки поколениями оставались греками и, добравшись до Америки, основали большую колонию. Уже четвертое поколение греков в Америке все равно говорят по-гречески. Они держатся вместе, не откалываются. Ливанская колония всегда остается ливанской колонией, а сирийская — сирийской. Зато норвежцы рассеялись по всему свету. Американцы тоже повсюду распространились. Понимаешь, в тех, кто рождается с одинаково функционирующими клетками мозга, уже заложена определенная модель поведенческих реакций. Вчера я разговаривал с очень умным польским евреем. Он был в полном отчаянии. Мы проговорили с ним часа два. “Что я сделал не так, — вопрошал он, — что мои родившиеся в Соединенных Штатах дети не уважают старые польские обычаи?” Единственное, что он мог понять, — это старые польские обычаи. Сам он работает мясником, а сын у него физик-ядерщик. Сердце старика разбито. Его сыну следовало стать мясником. Его жена — добрая домохозяйка. Дочь хочет сделать карьеру. А он все повторяет: “Что я сделал не так, что мои дети пошли не по тому пути?” Есть народы, где семья, владеющая участком земли, скажем, тысячу лет, все еще продолжает обрабатывать его, хотя он уже не в состоянии прокормить их всех. Зейг: Эти культурные отличия весьма стойки, они вошли в плоть и кровь. Эриксон: Настолько вошли, что приходится прибегать к окольным путям, чтобы предостеречь ребенка от естественной поведенческой реакции. Зейг: Можно это как-то связать с нашей видеозаписью? Эриксон: Возьмем Розу. У нее свое особое представление об отношениях мужчины и женщины. Зейг: Потому что она итальянка? Эриксон: Совершенно верно. В Милуоки живет один мой хороший приятель. Он успешно практикует там как психотерапевт. Приходит к нему пациент с нервным срывом, итальянец по происхождению, и рассказывает: “Я приехал сюда с родины вместе с женой. Она целыми днями только и делает, что сплетничает с соседками. Я прихожу с работы, сам готовлю себе еду, сам занимаюсь стиркой. Вся работа по дому на мне”. Мой приятель спрашивает: “Вы родом из каких краев Италии?” Он ответил: оттуда-то. “А ваша жена откуда родом?” Он назвал другое место. Тогда мой друг объяснил ему: “Вы выросли в тех краях Италии, где принято, чтобы мужчины относились к своим женам с добротой. А ваша жена родом из мест, где любящий муж выражает свои чувства тем, что исправно поколачивает свою половину. Когда вы придете домой и не обнаружите никаких признаков обеда, всыпьте своей жене как следует и добавьте на словах: “Чтобы к моему приходу обед был на столе”. Результат превзошел ожидания, а все потому, что муж проявил любовь, ведь в ней с детства было заложено: бьет — значит любит. — 239 —
|